Елена Чумакова - Там, где поют соловьи

– На счастье, – шепнула Агата.

На рассвете она проснулась в комнате Лео. Было непривычно светло для такого раннего часа. Тихо выскользнула из-под одеяла, завернулась в плед – первое, что попалось под руку, босиком подбежала к окну. За окном шел первый снег. Тяжелые хлопья кружились, словно вальсируя, падали и падали, догоняя друг друга, укрывая пушистыми шапками чугунный парапет набережной, крыши домов, расстилаясь чистым покрывалом по мостовой. Снег сиял белизной на фоне тёмно-серого неба. Город притих, торжественный и нарядный, словно невеста перед алтарём. Скоро и она, Агата, наденет белое платье и пойдет к алтарю рука об руку с любимым. Разве может быть иначе после того, что между ними произошло?

Лео спал на спине, закинув одну руку за голову и слегка согнув крупную ногу. На шее, над ключицей, пульсировала жилка, и ей хотелось поцеловать и эту жилку, и родинку чуть выше соска, вновь коснуться щекой курчавинок на его груди. Незнакомое острое чувство нежности наполняло ее душу сладким вином. Однако пора было готовить завтрак, потом будить любимого.

Он вышел к завтраку несколько смущенный, с виноватым видом. Агате это показалось трогательным, она поцеловала его, шепнула на ушко: «Я ни о чем не жалею, милый!». Наскоро поев, он собрался, убегая на службу, сказал уже с порога: «Мне так хорошо рядом с тобой…». Агата ждала других слов, но ведь он спешил…

Она подошла к окну, проводила взглядом торопливую фигуру, оставляющую следы на белой мостовой. Лео шел, съежившись, пряча подбородок в кашне и засунув руки в карманы. Вода в Фонтанке казалась темнее обычного на фоне свежего снега. Что там в этой холодной черной глубине? Агата невольно поежилась.

Дальше замелькали счастливые дни их медового месяца. Она так старалась быть идеальной подругой! Лео занимал все ее мысли, затмив другие цели, интересы. И он был заботлив, внимателен, нежен. Агата была бы совершенно счастлива, если бы не одно обстоятельство: дни шли, а любимый не заговаривал о женитьбе. Она же считала неудобным затевать этот разговор самой, находила ему оправдания и терпеливо ждала, но на душе становилось все беспокойнее.

После оттепелей наступила настоящая северная зима, со снегопадами, пронизывающими промозглыми ветрами, дующими с залива, низким серым петербургским небом. По-прежнему раз в неделю в их квартире собирались молодые рабочие, читали и обсуждали запрещенную литературу. Появлялись и девушки, странные в своей фанатичной увлеченности революционными идеями. Казалось, ничто другое их не волнует. Лео по-прежнему представлял ее гостям, в том числе девушкам, как свою сестру, это особенно задевало Агату, и она решилась на разговор.

Выждав удобный момент, спросила:

– Тебе не кажется, что пора обсудить наше будущее? Ты что-нибудь планируешь?

Лео смутился, встал, заходил по комнате, словно стремясь раздвинуть пространство.

– Да… Нет… Да, конечно, я постоянно об этом думаю, еще с корабля… Ты мне нужна… то есть близка очень. Но… я не свободен. Я помолвлен. Прости. Перед самым отъездом я обручился с девушкой, с которой дружил с детства. Мы вместе росли, наши родители живут по соседству много лет… Я же не знал, что встречу тебя! Я не могу нарушить данное ей слово, но не могу и отказаться от тебя… Я запутался. Прости, прости! Мне нужно время, чтобы разобраться в себе.

Агата застыла, следя за Лео взглядом, внутри неё словно что-то рушилось, распадалось на мелкие осколки.

– Я, мне, в себе… А где во всем этом я? Ты полагаешь, что мне следует молча сидеть и ждать, а потом покорно принять любое твое решение? Почему ты не предупредил меня до того, как мы…? Это… это бесчестно!

И не слушая больше его оправданий, Агата выбежала из комнаты Лео и заперлась в своей. Ей невыносимо было чувствовать его присутствие рядом, за стенкой. Быстро одевшись, она вышла из дома.

Агата шла и шла вдоль набережной, не замечая холода, не видя прохожих. Еще вчера казавшееся очевидным будущее обернулось химерой. Последние полгода Лео был центром ее мира. Теряя надежду, она беспомощно барахталась, не находя опору. Как ей дальше жить? Как вести себя с Лео? Видеть его ежедневно теперь станет невыносимым, жить вместе невозможным. Надо уходить прямо сейчас, но куда? Она сама загнала себя в ловушку. Зачем согласилась поселиться с ним в одной квартире? Что она там делает? Что она вообще делает в этом городе? Ведь она приехала в Россию совсем с другой целью. Пора об этом вспомнить. И вообще, вспомнить о себе!

– Извозчик! – взмахнула Агата рукой перед проезжающей пролеткой. – На Николаевский вокзал, пожалуйста.

Поземка крутилась по перрону в желтом свете фонарей. Мимо сновали люди, гремели тележки носильщиков, и этот гул и грохот эхом возвращался от железного навеса. Посреди суеты незыблемо стоял городовой, по-хозяйски озирая происходящее.

Лео поежился, пряча руки в карманы. «Опять забыл где-то перчатки», – привычно обеспокоилась Агата, но промолчала. Они вообще теперь почти не разговаривали.

– Зря ты решила ехать сейчас, средь зимы, – откашлявшись, сказал Лео. – Дождалась бы тепла.

Агата пожала плечами.

– Могли бы как-то договориться, – продолжил ее спутник. – Ты вот что, телеграфируй, как доберешься до этого своего… Бирска. И вообще, пиши мне, пожалуйста. Хоть несколько слов, но почаще, чтобы я знал, что с тобой все в порядке… Когда ты планируешь вернуться? Ну что ты все плечами пожимаешь? Скажи хоть что-нибудь!

– Я не знаю. Не знаю, как сложится… и сложится ли вообще что-нибудь. Телеграфирую. Напишу. А вернусь или нет – не знаю.

Ударил станционный колокол, паровоз пыхнул дымом, кондуктор поторопил пассажиров.

– Пора. Прощай, – сказала Агата. Она не стала уклоняться от последнего поцелуя, обняла Лео в ответ и вошла в вагон.

Поезд дернулся, перрон медленно, постепенно ускоряясь, уходил назад. Лео шел, потом побежал рядом с вагоном, глядя на Агату. Перрон кончился, мимо проплыли семафор, будка, а Агата все смотрела на худую высокую фигуру на самом краю.

– Муж? Али жених? – спросил кондуктор, запирая дверь. – Надо же, как он вас любит! Счастливые вы, молодые.

– Любит, да, счастливые… – эхом отозвалась Агата и отвернулась, пряча глаза, прошла на свое место.

Июнь 1872 года, Бирск

На пристани Бирска было шумно и суетно. Только что причалил пароход из Уфы. Едва положили сходни, как по ним навстречу прибывшим пассажирам устремились грузчики. На берегу скопились подводы. Лавочники, приказчики торговых домов встречали купленный или заказанный накануне в Уфе товар. Сходни прогибались под ногами носильщиков, несущих с корабля увязанные в рогожу тюки, ящики с деликатным товаром, корзины со снедью, позвякивающие коробки с французскими винами. Едва освободившись от груза, мужики взваливали на плечи и несли в корабельный трюм мешки с пшеницей, гречкой, бочонки с медом и маслом, гремящие ящики со скобяным товаром, переложенными соломой горшками, доски, кирпичи, все то, что производили трудолюбивые биряне.