Елена Чумакова - Там, где поют соловьи

Вот подталкивает Лео к мысли, что можно снять прекрасную квартиру на двоих, и без долгих уговоров соглашается поселиться с ним вместе. Разве она не понимала, к чему это приведет? Что уж хитрить с самой собой? Не он был охотником в этой ситуации, а она. Ей не приходило в голову, что у него в Америке была какая-то своя жизнь, возможно, свои обязательства. Она думала только о своих планах, о собственных чувствах и желаниях. Если разобраться, то так ли уж виноват Лео перед ней? И виноват ли вообще? Или она поплатилась за собственную самонадеянность, за свой эгоизм?

То, как уверенно и успешно она начала свою самостоятельную жизнь в Омаха, вскружило ей голову. Она уверовала, что и дальше все будет даваться ей так же легко. Достаточно приложить усилия, и цель будет достигнута! И некому было предостеречь ее, что другой человек не может быть целью. Агата представила себя на месте Лео и ужаснулась. Как могла она вести себя так эгоистично? И тут же сознание подсовывало ей оправдательную мысль, что ни к чему ей брать всю вину на себя. Ее друг старше, опытней, наверное, он понимал, что с ней происходит. Он должен был сразу предупредить об американской невесте. А может, она ошибается, и инициатива была вовсе не в ее руках? Так кто виноват, что вся прекрасная история их любви закончилась печально? Он? Она? Оба?

А бессчетные верстовые столбы уносились прочь, отмеряя расстояния. За окном смеркалось. Колеса поезда пели свою колыбельную…

Ночью Агате приснился странный сон.

Большой доходный дом. Где-то в нем она сняла комнату, но забыла, где именно. Внутри дома множество лестниц и запутанных коридоров. Вокруг снуют люди, но никто не останавливается, чтобы ей помочь. Она находит нужную лестницу, но подняться по ней не может – ступени прогибаются, словно картонные. Мимо нее по этой самой лестнице люди поднимаются и спускаются, но стоит ей попытаться встать на ступеньку, как под ногами опять ощущается ненадежный картон. Наконец, взобравшись кое-как на самый верхний этаж, Агата находит нужную дверь, распахивает ее… и оказывается в комнате без потолка. Над головой у нее темное небо, с которого сыпется снежок, а по углам гуляет ветер, наметая сугробы.

В растерянности Агата просыпается. Сон помнится так явственно, во всех деталях. Что это было? Пустая игра воображения или предупреждение? Но о чём? Она пошла неверной дорогой? Или идет не к той цели? Как понять? Может быть, прав мистер Эванз, напрасная это затея – раскапывать старые тайны?..

А в памяти вновь всплывает залитая солнцем палуба корабля, теплый ветерок перебирает пряди волос, в искрящихся волнах мелькают блестящие спины дельфинов, лицо Лео так близко… Такого острого ощущения счастья, какое она испытывала в эти несколько месяцев, у нее никогда раньше не было. И, наверное, уже не будет… Ну и пусть обожглась, зато в ее жизни была любовь. Была да и ушла…

Все попутчики в вагоне спали. В ночи уплывали назад бесконечные синие снега. Холодный серп луны в сияющем ореоле, далекий, равнодушный… Колеса неутомимо отстукивали свой ритм: «Мы спешим, мы спешим, мы спешим…». Агата не заметила, как вновь заснула.

Она идет по узкому – в одну досочку – мосту. В темноте не разглядеть, что там внизу. Агата старается не вглядываться в эту темень. Что впереди, тоже не видно. Конец моста теряется во мраке. Белеет только длинная доска. Ей страшно, она хочет вернуться, но понимает, что не сможет это сделать – мост слишком узок для маневра. Остается только идти вперед. Темнота впереди светлеет и превращается в такой яркий свет, что она опять ничего не может рассмотреть…

Агата открыла глаза. За окном вагона светило солнце, прямо ей в лицо, мелькали одетые инеем березы. Ветви так и сияли на солнце, словно бриллиантовые. Все ночные сомнения, тревоги и печали растворились в этом ясном дне. Разве может случиться что-то плохое, когда вокруг такая красота?!

Попутчицами Агаты оказались приятная молодая дама с девочкой лет семи-восьми. Легко ли егозе в таком возрасте спокойно усидеть на месте? Ее матери приходилось придумывать все новые забавы, чтобы занять дочку. Агата исподволь наблюдала за ними. Казалось, женщине совсем не в тягость ни непоседливость дочки, ни теснота вагона. Агата вспомнила свое детство. Невозможно было представить, чтобы матушка вот так ее обнимала, играла с ней. Барбара была строга, требовательна, часто раздражительна, но Агата к этому привыкла, другого отношения не знала. Она рано научилась сама о себе заботиться, сама себя развлекать и, разбив коленку, бежала к отцу, а не к матери. Девочка знала по опыту, что от Барбары за неосторожность или, не дай Бог, порванный чулок может получить нагоняй. Другое дело Михал. У него всегда было ласковое слово для дочки, а то и леденец в кармане находился. Но посидеть в обнимку, посекретничать отец и дочь могли только зимними вечерами, и то, если Барбара была занята счетами.

Агата наблюдала, как терпеливо попутчица учит девочку правильно держать вязальный крючок и вытягивать непослушные петельки, и давала себе слово, что если Бог когда-нибудь пошлет ей детей, она не будет раздражаться, а постарается быть такой же ласковой и заботливой матерью.

К исходу второго дня поезд прибыл в Уфу. Мороз стоял такой, что пар от дыхания замерзал и оседал кристалликами льда на ресницах, на меховом воротнике ее пальто, ворсинках шали.

Большой каменный вокзал выглядел солидно. Она прошла через просторный зал и остановилась в удивлении. Сразу за привокзальной площадью возвышалась гора, сплошь облепленная деревянными домишками, сараями, покосившимися заборами. Их непрезентабельный вид никак не вязался с красивым зданием вокзала. Куда она приехала? В какую глушь? Есть ли здесь нормальная гостиница, трактир? Или вокзал единственное приличное здание?

К Агате лихо подкатил возок на полозьях, запряженный парой лошадей. Извозчик отогнул поднятый воротник тулупа, из-под лохматой шапки весело блеснули узкие глаза.

– Айда, кызым [2] Кызым – дочка (баш.) , садись! – и дальше произнес что-то уж совсем непонятное.

– Что? – растерялась Агата.

– Э-э, ахмак [3] Ахмак – непонятливая (баш.) ! Куда едем, кызым?

– Тут есть какой-нибудь постоялый двор? Чтобы переночевать.

– Зачем постоялый двор? В хорошие номера, кызым, отвезу. Со столовой! Полтинник, э?

Агата не стала торговаться, села в пролетку. Она бы и больше заплатила, лишь бы скорей попасть в тепло. «Это куда же я заехала? – с беспокойством думала она. – Здесь, кажется, и говорят-то не по-русски…»

Но тревожилась она зря. Через несколько минут пролетка уже катилась между красивыми каменными особняками с башенками и аттиками, по освещенной фонарями, расчищенной от снега городской улице. Извозчик лихо подъехал к крыльцу с вывеской «Номера купца Блохина» и ниже: «Столовая. Отличная кухня».