Даха Тараторина - Кривая дорога

– Тогда вас обоих сожрёт её тьма, – просто закончил старик.

Белогость не пошёл с Серым. Стоило ступить за порог и пройти сажень, как дедок снова начинал нести околесицу, рассказывать про скачущих по веткам и строящих коварные планы белок, предостерегать от лягушек («они слушают!»).

Серый ругался. Умолял. Просил и даже угрожал побить хитреца. Хотя неизвестно ещё, кто бы победил.

– Не пойду! У меня туточки редька зреет, – уверенно указывал он на стоптанные лапти и хватался за низенькую притолоку 27 27 Притолока – верхний брус в дверях. , повисая на ней словно шишка.

– Да что ж мне с тобой делать? – Серый безнадёжно пнул развалюху-дверь. Та визгливо заскрипела, но устояла. Видать, была крепче, чем казалась.

– Ничего со мной не делай, – подсказал старик, – вот суженую свою иди спасай. А как спасёшь, иди всем остальным верный путь указывай.

Что?

– Кому – остальным? – опешил Серый.

– Как – кому? Последним волкам. Всем, кто по городам и весям собрался да в леса ушёл. Недалеко отсюда. Ежели идти так, чтобы солнце всегда садилось по левую руку, то можно их найти. А можно и не найти, – закончил старик, улюлюкая и качаясь на притолоке туда-сюда.

– Есть другие волки? Кто-то выжил?

Но Белогость больше не желал отвечать, целиком увлёкшись новым занятием.

Он был последней надеждой. Последним достаточно умным и живучим волком. Но… Если есть другие… Среди них ведь наверняка найдётся тот, что поможет Фроське! Быть может, даже покажет, как ей навсегда остаться человеком.

Серый, не обращая внимания на мудреца, наскоро разделся, сложил пожитки в суму и перекинулся в лохматого волка, чтоб быстрее домчать до деревни, обрадовать жену.

– Направо пойдёшь – битым будешь; налево пойдёшь – жену потеряешь; прямо пойдёшь – голову сложишь, – хихикал старик вслед убегающему зверю, всё больше становясь похожим на сумасшедшего.

Солнце ленилось даже хмуриться, не то что выглянуть из-за низких туч. Лёгкая морось осторожно перебирала желтеющие листочки на берёзе, выискивая хоть один, что ещё не почуял приближение осени. Толстый полосатый кот с бандитской рожей прятался под кроной, недовольно чихая всякий раз, когда на нос капала вода. Вода капала часто, зверь распушил изрядно намокшую шерсть, но не уходил: уж очень интересное представление предстало его взору.

Вокруг маленькой аккуратной избушки носился высокий худой мужчина. За ним, периодически останавливаясь, чтобы перевести дух и кинуть в спину смачное ругательство, гналась круглая разрумянившаяся старушка, замахиваясь кухонным полотенцем, как плетью на непослушную лошадь. Всякий раз, когда старушке становилось тяжело бежать, сероволосый вежливо дожидался продолжения погони в косой сажени 28 28 А про косую сажень уже было. См. «Волчью тропу». Если вы помните, что такое косая сажень, всё равно см. «Волчью тропу». Хорошую книжку что ж не перечитать? А вообще это расстояние между кончиками пальцев вытянутой руки и противоположной ей ноги. и внимательно выслушивал всё, что думала о нём воительница.

– Неслух! Околотень 29 29 Околотень – неслух, дурень. ! Дубина!

– Бабушка Весея, – виновато бубнел Серый, – ну что ты прям так сразу? Неужто так плох?

– Плох, ещё как плох, ащеул 30 30 Ащеул – зубоскал. !

– Да я что? – разводил он руками, – дров наколол, воды натаскал, плетень обновил. Где урезина нашлась?

– Я тебе сейчас расскажу, где урезина! – старушка гневно замахнулась, хоть и достала бы молодцу, в лучшем случае, чуть выше пояса, – ты почто жену обижаешь, нелюдь?

– Я? – опешил Серый.

– А то я, что ли?!

– Я не обижаю…

– Ах, не обижает он! А из-за кого она слёзы лила только вчера ввечеру? Ты, стало быть, гордость свою показал, ушёл, болван, аж на всю ночь и думаешь, что она тебе это так спустит? А ежели она и спустит, я – точно нет!

– Я ж без задней мысли…

– Так и она тебе без задней все уши пообрывает. А я подмогну!

Серый прикрыл уши ладонями, подумал, что они бы ему, наверное, ещё пригодились, и счёл за лучшее состроить виноватую мину. Но опытную женщину так просто не проведёшь:

– Ты кому тут гримасничаешь? Мне? Нет, милой, передо мной ты можешь не виниться. Наперво, ты перед женой виноват, вот к ей и иди глазки строить. Я за свои лета уже много перевидала виноватых. Раскаяния в вас, мужиках, нет ни на медьку!

Серый виновато понурился, показывая, что, вообще-то, действительно нет, но при необходимости он успешно его изобразит.

– Бабушка Весея, я честное-честное слово хороший муж!

Та шумно выдохнула и таки хлестнула дурня полотенцем для острастки. Серый сделал вид, что очень испугался и больше так не будет – мастерство, коим он в совершенстве овладел ещё в далёком детстве, когда тётка Глаша ловила на краже мёда или сала, засоленного к зиме.

– Хороший муж уразумел бы, когда супруга мается, когда ей ласки да тёплого слова хочется. А ты – горе луковое! Иди уж, винись.

– За что виниться-то? – щёки вспыхнули, – за то, что о ней же и забочусь? Я же как лучше…

Весея возвела очи к небу, попросила у богов терпения и, убедившись, что они не вняли её просьбе, скрутила полотенце в тугой жгут.

Фроське полагалось бы топить горе в харчевне. Впрочем, именно в ней она и сидела с той только разницей, что не рыдала из-за загулявшего невесть где мужа, а праздновала собственную безнаказанность. Всемила заслужила отрезанной косы, а её обидчица радовалась, что впервые ничуть не жалеет об опрометчивом глупом поступке.

– Правду баешь? – восхищался плюгавенький мужичок, – самой Всемиле?

Фроська неспешно перехватила кружку с медовухой (весьма неплохой, надо признать) другой рукой и резанула ладонью воздух:

– Раз – и нету!

Плюгавенький только что не захлопал в ладоши, аж расцвёл. Видать, не раз ему красавица отказала, раз заслужила подобное отношение.

Мужики, рассевшиеся вокруг и всё ближе придвигавшие стулья к героине вечера, довольно загалдели: бабья ссора – то ещё веселье, когда изо дня в день не видишь ничего, кроме вонючей рыбы да надоедливой мороси. К тому же, оказалось, что Всемила слыла любимицей края лишь потому, что никто не смел бросить ей вызов. Фроська же, как новая заметная фигура, упивалась вниманием и одобрительными возгласами.

– Давно вертихвостка просилась, чтоб на место поставили!

– Да что коса? Пояс бы срезала!

– Так и надо ей, недотроге!

– Вот за меня бы жёнка так вступалась!

Рыжий харчевник всё больше помалкивал, протирая столы достаточно чистой, в отличие от других подобных заведений, тряпицей. Он предпочитал мнение держать при себе и, возможно, именно поэтому не слыл дураком. Однако глумливое веселье Светолику приходилось не по вкусу: если хорошо приглядеться, можно было разок, а то и два, заметить, как он качает головой. Но было ли это из-за несогласия с действиями ревнивой бабы или попросту харчевник посчитал, что в шумной обстановке никто не оценит переливов вкуса только вчера дозревшего пива, никто не знал. Да и не размышлял на этот счёт.