Кирилл Вавилон - Спасти внутреннюю Японию

Но не всегда я сидел в квартире и смотрел на улицу. Бабушка с дедушкой, по папиной линии, жили в селе. Родители меня часто возили туда, дедушка Коля водил меня по окрестностям и мы всегда разговаривали о животных и про оружие. Он был прекрасным стрелком и отличным рассказчиком. Мой дед был на войне и у него есть страшные шрамы на спине, из-за войны он тоже не мог ходить. Тогда его определили в какой-то центр и постепенно они заново учились ходить. Причем их учили не именно ходить, а заставить себя пойти. Всё заключалось в человеческой психологии. Якобы ты не можешь не идти. Ты просто не можешь захотеть пойти, какая-то штука с самовнушением. Сомневаюсь, что такое может сработать. Похоже на какой-то бред. Скорее всего постоянные тренировки и наблюдение военных медиков дали ему возможность вновь стать на ноги. А эти сказки про самовнушение рассказали мне родители, чтобы я не горевал. Это постоянная практика всех родителей, придумывать для детей какой-то несуществующий мир. Погружать их в сказку, чтобы потом, когда мы все подрастали, нам становилось ужасно сложно. Когда разбивается наш иллюзорный мир, которые они же и построили, о жесткий столб стабильной обыденности жизни. С вечными проблемами, где неходячие ноги не такой уж и минус при условии, что у тебя хотя бы есть крыша над головой, еда под рукой и тебе не нужно за это мельчайшее чинишко надрывать себе… В общем мой дедушка, Николай Иванович, был не так уж и стар. Несмотря на возраст, он выглядел всего лишь чуть старше моего отца. Одевался вполне неплохо, курил трубку и любил охоту. Но у него был один минус – это ярость. Он был самым сильным человеком в моей жизни и все проблемы преодолевал через ярость. И эту ярость все чувствовали. Я был с ним однажды в магазине, мы всегда с ним ездим в магазин. У него старенький автомобиль, который он любит почти как бабушку. Его подковырнула продавщица и другие начали смеяться. Дед очень разозлился, но вместо кровавой бойни в магазине он глянул на эту продавщицу так мощно, что она проглотнула слюну, извинилась и ушла прочь. Но я был свидетелем, как однажды дедушка накинулся на мужика, когда он оскорбил меня, назвал меня жалким. Просто потому что я не смог удержать мороженное и заляпал им пол в магазине. Николай Иванович пошёл на него с кулаками. Он ударил его крайне сильно в лицо. Он явно не ожидал такое от старика и сразу рухнул на пол. Еще пару ударов кулаком и челюсть посыпалась, как песочный замок, как его самомнение, вместе с самооценкой и планами на счастливую жизнь с рабочей челюстью. Когда жертва упала на землю и грела щекой бетон, дедушка вдавливал его ногой в землю. Сразу он бил быстро и четко, ноги попадали то по носу, то по лбу. То по затылку, когда он ежился на асфальте и руками, в агонии, цеплялся за черную жижу, которой являлась его кровь. Я думаю, он испытывал настоящий ужас, страх, беспомощность и отчаяние. А еще я думаю, что мой дедушка давно этого ждал. Я видел, как менялось его поведение, когда мы заходили в скопление других людей. Он так всматривался в других, как будто искал повода и желал что-то такое сделать. Самое интересное, что ему никто не мешал. Никто не кричал, никто не пытался его остановить. И главное, никто не пытался помочь его жертве. В конце, когда он добивал, я увидел его молодым. Клянусь, он так расцвел, буквально помолодел на пару десятков лет на несколько минут. Он светился от радости, а его белые кеды, на пару с кулаками, заливались кровью. Он хотел этого, а тут еще такой сладкий повод. Обидели любимого внука, к тому же инвалида. Это был праздник для него. Но для меня вовсе нет, очень жуткая картина. Конечно сейчас я бы бил его, и бил сильнее. Но тогда меня поразило и расстроило такое поведение. Больше я этого мужчину не видел, хотя до этого случая он часто тёрся в наших местах. А мой дед, уже на обратном пути, молчал. Но это было не тяжелое молчание после каких-то неприятных эмоций, которые бы ты хотел забыть. Нет. Это было молчание после облегчения. Когда ты выиграл и получил желаемую награду. И теперь ты исцелен, ты словно вышел из священных вод Иордана.

Я не мог ходить в школу и мама меня сама обучала. Помимо того, что выносила из-под меня дерьмо, она еще пыталась вложить в меня знания, но я не хотел учиться. Я хотел гулять с детьми на улице. Кстати, помимо нерабочих ног, у меня плохо работала левая рука. Рука – это первое лучшее событие в нашей семье. Это был глоток свежего воздуха, мы все внезапно поверили, что всё может измениться. Всё началось с того, что бабушка подарила мне тугую резиновую штуку. Она называется «эспандер». Я не мог его сжать не то что левой, а даже двумя руками. Это была невероятно тугая штука, которая меня бесила. В первый день я выкинул её за батарею и попытался забыть, но забыть не удалось. Бабушка пригрозила мне всеми смертными грехами, но и это не сработало. Тогда она нашла новый путь. Бабушка вдохновляла меня великими людьми. Лариса Петровна где-то нашла журналы с жизненными историями знаменитых личностей и показывала какие были проблемы и как они их решали. Меня очень удивила одна история. В США, в XIX или XVIII веке хотели возвести мост, но никто не мог этого сделать. Это был первый мост, который нужно было построить. Первым за это дело взялся архитектор – новичок, но он был в этом деле так хорош, что его сразу утвердили на строительство. Впрочем, произошло большое несчастье на производстве архитектора парализовало. Но он не отчаялся. Этот человек научил свою жену азбуке Морзе и постукивал ей по пальцу, а она давала указания рабочим. Таким образом они вместе построили мост, который стои́т по сей день. Это поразило меня до глубины души и я начал верить в себя. Мой главный аргумент был следующим: «Чем я хуже других?» Я брал этот эспандер и сжимал его со всей силы, но у меня ничего не получалось. Так продолжались долгие дни, потом неделя, потом еще. Через два месяца я смог сжать на несколько миллиметров своей нерабочей рукой проклятый эспандер. Он поддался мне и я рассказал об этом маме. Она отреагировала на это ухмылкой. В её ухмылке я прочитал: «Ты всё равно ноль, что так, что эдак». Это еще больше подбадривало меня. Я сжимал его день и ночь. Когда мы учили с мамой уроки, когда она смотрела фильм, когда я стоял у окна. Каждый день, каждую секунду я пытался его сжать. Я сжимал, сжимал, сжимал, сжимал, сжимал, сжимал… Сжимал… через три месяца я сдавил его пополам. Моя рука стала рабочей, я смог держать в руке вилку, сжимать в руке книгу. Мама с папой плакали от счастья. Я увидел, как мой отец на фоне этого расцвёл. Папа рассказывал это всем своим друзьям, коллегам, незнакомым людям в магазине, соседям на улице.

– А ты знал, что мой сын… Да —да, сам, представляешь. Ручка его вообще не фурычила, он даже кусок хлеба взять не мог, а сейчас камни ею ломает. Серьёзно, не веришь? Только что вот, при мне, домкрат держал и тиски затягивал. Главное я не смог, а он только так. Мой папа тот еще сказочник, но это вдохновило меня. Это даже лучше, чем рабочая левая рука. Это искренняя гордость за сына. То, чего так мне не хватало всё это время.