Йенс Рен - Одни в океане

За окном тем временем пошел дождь, и звезды исчезли. Небо нависло плотно набитым мешком. Какого черта, и куда нам теперь идти? Ему уже не хотелось даже писать письмо Бетси.

– Как странно знать, – сказал Однорукий, – что скоро конец. А у тебя-то по крайней мере есть шанс. Но я, конечно, за это на тебя не обижаюсь!

– Да что значит какая-то пара дней! – Другой пошарил рукой в поисках сигарет.

– Всегда узнаёшь что-то, когда уже не остается времени. При этом я не боюсь, в самом деле нет!

Спичка вспыхнула, но огонь не вязался со светом звезд. Другой быстро затушил ее.

– Вообще-то мне хотелось бы знать, зачем я изучал медицину и непременно желал стать врачом. Я этого просто больше представить не могу.

– Н-да, – сказал Другой и нисколько не удивился.

– А про «помощь человечеству» это все, конечно, полная ерунда. Ты ведь не станешь ремонтировать машину, если она этого не стоит. Так и с людьми – по большей части они того не стоят.

Пауза.

– Парочки хирургов да клепальщиков, чтобы дырки в зубах латать, хватило бы, наверное. А лучше всего постоянно и с умом ухаживать за своей машиной. И марку с самого начала покупать приличную.

– Моя дома стоит, на козлах. Бензина нет.

– Но я этого так и не узнаю. – Однорукий задумался. – А может, и не стоит мне этого узнавать. Может, как раз достаточно того, чтобы, поступая неправильно, успеть потом понять это. Как с Бетси, к примеру.

– Может, и Бетси тоже станет другой, когда у нее уже времени не останется, – сказал Другой, заранее зная, что ему ответит Однорукий.

– У людей всегда слишком много времени. А Бетси такая… ну, ты можешь себе представить, что она такое. Очень опасная штучка!

Они помолчали.

– Черт! – сказал Однорукий, внезапно заволновавшись. – Представь себе: я мог бы прожить еще тридцать лет, женился бы на ней и так и не узнал всего этого, стал бы врачом или еще кем-нибудь, это ведь все равно, нет никакой разницы!

– Да оставь ты врачей, – сказал Другой.

– Но лучшего примера не найти. – Однорукий злобно рассмеялся. – В них всё сфокусировано. Я-то знаю, бог ты мой. Ты напои десять врачей и послушай, что они говорят о своих пациентах!

– Так уж и все?

– Совершенно точно. Я специалист, и мне снова сейчас всё вспоминается. Конечно, не все. За исключением некоторых.

Другому хотелось отвлечь его от этой темы. Но ничего не получалось.

– Ты только себе представь! – продолжал говорить Однорукий и уже начал потихоньку умирать, не зная об этом: – Представь себе: я и моя жена Бетси, машина и двое прелестных малюток в воскресный день после обеда, и успешная профессия, и денег навалом! Каждый день врешь себе с три короба и думаешь, что все о'кей!

Они помолчали и закурили каждый по цельной сигарете. Другой сосчитал:

– Осталось тридцать шесть штук.

Однорукий не отвечал и только курил. Он долго размышлял.

– У тебя тоже есть такая Бетси?

– Было много всяких Бетси, – сказал Другой. – Но они не в счет. А ту, которая была в счет, звали Мария. Но она умерла.

– Вот видишь! – Однорукий был доволен, что оказался прав. – В том-то и дело. Так и должно быть. Как только вообще появляется шанс, она умирает, да так вовремя, что ничего не выходит или только наполовину.

– Не обязательно, – сказал Другой.

– Нет. Точно.

Неожиданно они увидели звездный дождь, стремительно промчавшийся по небу. Где-то вдалеке простонал дельфин, но стон не повторился, они ждали напрасно. Лодка развернулась, и Марс оказался теперь сзади них, им было его не видно. Теперь Орион одной ногой стоял на горизонте.

– Боли?

– Нет, – солгал Однорукий

Другому хотелось есть, и жвачка помогла ему. Стало прохладно.

И ЕМУ ВСПОМНИЛСЯ ОСЕННИЙ ПОЛДЕНЬ. ОН СОБИРАЛСЯ зайти за Марией, но она не могла уйти, начальник ее не отпустил. Он прогуливался по гавани, и ему ничего не хотелось. Поднявшись на мол, он наблюдал за рыбаками, которые томительно пялились на плавающие пробки поплавков, прислонившись к причальным сваям. Пахло горизонтом, пахло тоской и далью.

В углу гавани стояла большая обжитая баржа, «У летучего голландца» называлась эта посудина и была плавучим рестораном. Он был голоден и заказал себе камбалу, жареную. Через иллюминатор ему было видно воду.

Отделяя нежную мякоть цвета слоновой кости от хребта, он рассматривал свою тарелку: как отлично все это выглядело! Густая, сытная желтизна картофельного салата, и совсем другая, южная, – лимонной кожуры; кудрявая зелень петрушки, бесстыдно сиявшей и манившей своим сочным видом и огородным ароматом; ржаво-коричневый и оливковый цвет рыбьей кожи с четкими красными точечками, зажаренной по краям до хрустящей корочки; податливое шелковисто-нежное мясо рыбы, блестящее от влаги, рыхлое и в то же время плотное, как и положено: как же все было вкусно, боже правый, просто во рту таяло!

Он съел все без остатка, затем выпил кофе и позволил себе еще дорогой коньяк.

Однорукий затих, как будто прислушивался. Он тяжело дышал.

– Болит? – спросил Другой снова.

– Терпимо. – И, помолчав: – Кроличий мир! – Голос Однорукого окреп. – Мир кроликов, и спят все с открытыми глазами! Я и других имею в виду, не только уважаемых коллег по профессии. Гиганты пищеварения! Пищеварение – это для них всё, и их здоровый пищеварительный тракт. Главное, чтоб железы работали!

Казалось, Однорукий говорит бессвязно. Но тема задела Другого, и он подхватил ее:

– А бумажник! – воскликнул он.

– Это железа номер один! – Однорукий снова заволновался. – Согласен! А железа номер два находится на четыре ладони ниже сердца.

– Ну хватит, прекрати.

– Твоя Мария, наверное, великое исключение?

– Оставь ее.

– Мария мертва. Вот и прекрасно. Finis amatae. [7]Приход встает и творит молитву.

– Мария не мертва, – решительно произнес Другой. – Можно умереть, но не стать мертвым.

– Мост, мост! – закричал Однорукий, глядя Другому прямо в глаза.

– И не только Мария. Есть еще и другие. И вовсе не обязательно знать их. Иногда это зависит от самого человека, знаешь ли ты кого-нибудь еще.

– Спасибо, – сказал Однорукий. – Спасибо, я понял.

– Нет, – быстро сказал Другой. – Не так. Все по-другому. Я тоже раньше много чего не знал.

– Извини, – сказал Однорукий. – Ты же должен понимать, что мне сейчас хочется порой быть злым. Это своего рода терапия. Как отрезать раненую руку. А ты веришь, что мне хочется умереть?

– Да, – сказал Другой. Ему больше ничего не оставалось.

– Это хорошо. – Однорукий умолк – Конечно, мне не хочется умирать. И тебе тоже нет.

Они снова помолчали, довольно долго. Выкурили каждый еще по целой сигарете. Было уже не важно, сколько у них сигарет, как их распределить и останутся ли у них сигареты на потом.