Виталий Конеев - Я, Иосиф Прекрасный

Император стоял неподвижно у входа, потрясённый тем, что он услышал: его лучшие, верные, как он думал, друзья – были его первыми врагами. Страх сковал душу Нерона. Он весь покрылся холодным потом. От него тотчас стало исходить зловоние, которое ощутили пировавшие друзья.

– Он в страхе, – тихо шепнул Отон Пизону. – Его нельзя выпускать из триклиния. Прикажи Руфу.

– Что приказать? – так же едва-едва слышно, дрожа всем телом, спросил Пизон, продолжая смотреть на себя в зеркало, на свой широко открытый рот, громко крикнул: – Мне сейчас не до игры! Зубы болят!

– Не ты ли, Пизон, хочешь быть императором? Вот удобный случай покончить с ним.

– С кем? – нарочно спросил Пизон, с ужасом наблюдая искоса за неподвижной фигурой императора.

Сцевин оторвался от корыта и без помощи знака плодородия увидел и узнал Нерона.

– Да, игра была замечательной, – сказал Сцевин и многозначительно добавил: – Но в каждой игре есть конец, а в вашей игре я его не вижу. Пизон, сделай конец игры.

В глубине дворца зазвучали тяжёлые, быстрые шаги преторианцев, грохот сапог, окованных железом. Пизон облегчённо перевёл дух. Но когда из темноты вышли вперёд центурионы и трибуны, у него захолодело в груди: это были заговорщики!

Император находился в кругу врагов. Он верил и не верил в игру друзей. Продолжая стоять на одном месте, Нерон лихорадочно вспоминал прочитанные книги о заговорах против принцепсов клана Юлиев-Клавдиев, вспоминал, чтобы понять то, что происходило перед ним сейчас. Афраний, Пизон, Отон были его первыми помощниками, когда он днём или ночью грабил банки, склады с товарами, насиловал девушек. Нерон осыпал друзей деньгами, которые они разбрасывали, как зловонный мусор. Многократно отдавал им своё тело! Он верил и не верил в их предательство.

Император обернулся и увидел, что преторианцы держали правые руки на мечах. У Нерона затряслись под тогой ноги от страха, что пришёл его смертный час. Ведь преторианцы не могли бояться друзей императора. Они ждали сигнал, чтобы убить Августа! Смотрели на Пизона и Руфа. Впрочем, в эти же секунды Нерон вспомнил, что преторианцы обязаны были по праву своей службы и охраны жизни императора держать руки на мечах, а смотреть внимательно на всех людей, которые окружали Августа. Но это понимание ничуть не успокоило Нерона. Страх леденил его душу. Его ноги ослабли. Его тело источало зловонную влагу. Она обильно катилась по лицу, заливала глаза, больно щипала их. Но он не мог утереться, настороженно осматривая своих друзей.

В триклинии наступило молчание. Воздух сгустился. Все хрипло дышали, понимая, что сейчас должно было произойти святотатственное дело: убийство повелителя Вселенной.

Нерон молчал и не двигался, боясь каким-либо жестом спровоцировать покушение заговорщиков на его жизнь.

– Да, игра неплохая, но не сравнимая с моей игрой, – добродушно сказал император.

Он прошёл вперёд, возлёг на свободное ложе, которое было на одном уровне с другими. Взял у раба перышко и облегчил желудок от пищи. Потом охотно стал угощаться драгоценной едой, беспечно и нудно, как обычно, говоря о своём великом актёрском мастерстве, давая советы Пизону. Накушавшись и вновь облегчив желудок, Нерон сел, снял с плеча кифару, с которой он не расставался даже отходя ко сну. Всегда сжимал её в объятиях, как женщину. Неторопливо настроил инструмент. И запел «Иллиаду» Гомера. Его сиплый голос пел отдельно от звона кифары, пел долго, рассказывая о войне за Трою, о приключениях Уллиса.

От обильной еды и вина, от монотонного пения императора у всех заговорщиков непроизвольно стали клониться головы на подушки. Иные засыпали, резко вскидывали головы, когда Нерон откашливался, говорил:

– А вот здесь я решил спеть по – другому, чем в прошлый раз. Я думаю, что вам это понравится.

Во время пения он забыл о своих подозрениях и страхе. Сонный вид его друзей внушил Нерону спокойствие и удовольствие от собственного пения. Огромная поэма не могла быть спета за один вечер. Через три часа Нерон остановился, выслушал аплодисменты, горячую похвалу друзей и покинул триклиний.

Утром гонец Августа вошёл в спальню Отона, разбудил его и передал приказ императора: немедленно отправиться в Испанию и принять северную провинцию в своё управление. Во дворе Отона ждала его новая свита, похожая на стражу: ликторы, преторианцы и чиновники. Свита не позволила Отону встретиться с кем-либо из друзей, почти насильно она посадила патриция в повозку и повезла на окраину империи в почётную ссылку. Он плакал в дороге. Он единственный из друзей Нерона, благодаря защите Поппеи, останется в живых и вернётся в Рим, чтобы стать императором.

Нерон в тот вечер покинул друзей в благодушном настроении от своей великолепной игры на кифаре, от пения, которое все называли «блистательным», «нечеловеческим». Он шёл по пустынной ночной улице, спешил во дворец, чтобы как можно скорей заняться лепкой композиции, названной императором, как всегда, просто и скромно: «Август, убивающий льва». Как всегда он шёл быстрым широким шагом, так что его охрана вынуждена была бежать за ним, наполнив пустынную тихую улицу грохотом окованных железом сапог. Тегеллин бежал рядом с Нероном и, недовольный тем, что император забыл об опасности, начал торопливо говорить о преступных замыслах префекта Руфа, который, якобы, был тайно влюблён в божественную мать. И теперь вынашивал мысль о мщении, поэтому и оказался на пиру патрициев. Нерон похохатывал и не верил Тигеллину, помня прочитанные книги о заговоре Сеяна. Тот оболгал всех, чтобы император Тиберий уничтожил мнимых заговорщиков и остался бы один. Нерон перешёл на бег, потому что хотел, как можно быстрей, оказаться в своей мастерской и посмотреть в зеркала на только что придуманные им танцевальные движения тела. Нерон давно мечтал выступить на состязании танцоров, и тайно от всех, как ему казалось, упражнялся перед зеркалами.

Как вихрь, он вбежал в мастерскую, где ярко горели факелы, потому что рабы знали страсти императора. Он остановился перед зеркалом и, тяжело дыша, начал двигать бёдрами, наигрывая на кифаре мелодию танца. Движения были постыдные. Даже Тегеллин смутился и отвёл взгляд в сторону.

– Этим новым танцем я поражу всю империю! Я ввергну её в трепет! – с удовольствием глядя на своё танцующее отражение, воскликнул Нерон. – Где глина!? Где моя композиция!?

Сильными движениями рук он начал бросать глину на тело льва, мысленно борясь с ним, рыча и вскрикивая.

– Софоний, что обо мне будут говорить через тысячи лет? – прорычал он, нанося яростный удар кулаком по затылку льва.

– Только одно: «божественный во всём». Однако же Отон, Руф – предатели. И Паллант заговорщик. Нахапал сотни миллионов сестерциев. А ты, Август, испытываешь недостаток в деньгах.