Мария Рыкова - Дело во мне

Ангелочек заплакала, и крысеныш замолчал. Тут с места вскочила огромная толстуха и начала орать на нее басом:

– А ну замолчи! Перестань плакать! Перестань! Перестань, или я тебя высеку! Что, тебе мало, тебе мало?! Маленькая уродка, хватит реветь! Нельзя плакать, не плачь! – Она махала руками, как будто отгоняла мух. Но с места не двигалась.

Старец сидел неподвижно. В нем ничего не изменилось, только руки исчезли. Все происходящее напоминало плохую сцену, где каждый из актеров забыл, что он играет роль. Робби почувствовал, как силы снова его покидают. Образы и звуки смешались. Темнота медленно разъедала очертания света. Но перед тем как отключиться, Робби успел заметить – все остальные стулья были заняты.

Резкий запах спирта и табачного дыма заставил его мозг очнуться. Первое, что Робби увидел, – хмурое, чересчур сосредоточенное лицо Алисы. Пока он приходил в себя, она обрабатывала ему руку. Судя по всему, она сидела над ним уже долго. Робби сначала не понял, где находится. Просторно, светло и тихо; мягкий диван, кухня, соединенная с гостиной, странная люстра. Снова ощущение незаконченного сна. Он все еще видел крысиное лицо.

– Кать, дай еще вату. – Тут появилась Катя, и Робби все понял. Постепенно к нему начала возвращаться память. Он вспомнил, как пришел к Теме, как выпил первый стакан разбавленного виски, потом танцы с Верой. Потом пусто. Алиса выглядела очень плохо. «Она либо не спала, либо случилось что-то ужасное» Вдруг он вскрикнул от боли и понял, что все это время у него ныла рука. Но когда он перевел взгляд на свою ладонь, стадию недоумения сменила стадия ощущения своей беспомощности перед закрытым чуланом памяти, скрывающим что-то очень страшное. Ладонь была в буквальном смысле искромсана до самой мышцы. Множество порезов разной глубины мешали оценить общее состояние тканей. Он почувствовал, как у него свело колени. Робби с детства не переносил вид крови и все, что с ней связано. Он хотел было закричать, но когда он снова посмотрел на Алису, отвращение сменилось страхом – жутким и цепенящим. Измотанная, заплаканная, бледная. Катя стояла рядом, подавленная и напуганная; глаза в пол. Робби все хотел что-то сказать, как-то начать разговор, но вместо этого выдавил лишь:

– Сколько времени?

Никто не ответил. Терпеть молчание сейчас было невыносимо. Каждое мгновение этого молчания утяжеляло воздух.

– 12:37. – Он невольно распрямился. Это был Тема. Все это время он одиноко курил на кухне в вытяжку.

– Ты что тут делаешь?

Тема медленно поднял на него взгляд. Казалось, он еле сдерживается, чтобы не подойти и не избить его. Робби понял, что этот вопрос задавать не стоило.

– Что с вами? Что случилось?

Алиса опустила глаза и тихо ответила:

– Робби, ты порезал себе руку и потом на крышу поднялся, и… Я, мы…

– Идиот, зачем ты полез туда?! Ты совсем конченый?! – Робби не мог поверить: Тема был в ярости. Он подошел к нему, весь взъершенный и побагровевший. – Из-за тебя мы все чуть с ума не сошли! Скажи спасибо Кате, она пустила нас, иначе кто-нибудь бы точно проболтался. Ты вообще представляешь, что сделают твои родители, если узнают? А мои? Да похер на родителей, если в школе узнают, тебя ведь в дурку заберут! – Сигарета в его руке потухла. Робби, ошарашенный, смотрел то на Алису, то на Тему.

– Ребят, я… ничего не помню, – сказал он виновато. – Сто это? – Он поднял дрожащую руку.

– Ничего, ничего, ты просто порезался… Кто-то разбил бутылку, и ты… – Алиса начала его успокаивать; ее глаза блестели.

– Ты руки себе начал резать, придурок. – Тема кинул осуждающий взгляд на его ладонь; он ходил по комнате, как медведь – высокий, грузный, взбешенный. Робби не мог поверить, что он видит это. Катя стояла молча, не поднимая глаз. – Ты что, не знал, что у тебя болевой порок подрывается до небес, когда ты пьешь? У меня вся ванная в твоей крови. Клининговая служба уже четыре часа квартиру вылизывает.

Робби смотрел в пол, силясь вспомнить хотя бы что-то. Бесполезно. Голова трещала и хотелось пить.

– Слушай, Робби, я, конечно, понимаю, что тебе сложно сейчас, творческий кризис, но твою мать, когда ты уже наконец в себя придешь?! Эта твоя глубокая натура меня просто заебала! Хватит в облаках витать, творец чертов. – Тема говорил, засунув руки в карманы. Слова вылетали, как камни. Почерневшие глаза за полуприкрытыми веками и перекошенный рот – вся боль и ненависть сосредоточились в них. Он пошел на кухню. После нескольких тяжелых шагов послышалось нервное щелканье зажигалки.

Алиса смотрела на Робби. Робби бегал глазами по полу, своим рукам, силясь вспомнить хотя бы что-то.

– Робби, не надо, пожалуйста… – в шепоте сестры послышалась мольба. – Главное, что сейчас все хорошо, все хорошо, пожалуйста, не надо. – Она прислонилась к плечу брата, и он почувствовал, что она вся дрожит. Робби прижался к ней, впервые почувствовав себя старшим братом, искренне жалея, что не придавал раньше значения этому чувству. Оно редко выползало на поверхность, к свету, как крот, и совершенно не привыкло себя обнаруживать. Робби боялся понимать, что происходит. Он почувствовал тепло ее слез на своей коже. Алиса обняла его за плечо и выдохнула. Тема, увидев это, напрягся, выбросил сигарету в раковину и подошел поближе.

– Робби… я… так испугалась. Я так испугалась, что ты умрешь… – она с трудом выговаривала слова. – Пожалуйста, скажи, что ты не будешь больше так… пожалуйста, скажи, пообещай мне…

– Алиса… – Он взял сестру за руку. – Господи, не плачь, ты… что с тобой? Пожалуйста, не надо, все нормально, перестань…

Тема затрясло, как в лихорадке:

– Лучше заткнись сейчас. Ты не имеешь права говорить ей это. Клянусь тебе, не будь здесь…

– Тема, пожалуйста. – Алиса резко повернулась к Теме всем телом, и Робби заметил, как у друга сразу изменилось лицо: черты смягчились, ненависть исчезла. Он долго смотрел на нее, будто бы прося помощи. Робби видел нечеловеческую борьбу на его лице и не мог поверить, что это происходит взаправду.

– Знал бы ты, как я ненавижу тебя сейчас, Робби, – Тема говорил это, глядя на Алису. – Видимо, только ее присутствие удерживало его на месте. – Я не могу больше быть здесь. Я пошел. Если позвонишь мне или напишешь, я тебе лицо разобью. Клянусь.

Робби поверил. И испугался, как бы тот не услышал удары его сердца – так сильно оно стучало по костям. Он чувствовал, как кровь пульсирует в ране; ладони вспотели.

Дверь захлопнулась, и ребята еще долго сидели в тишине. Робби, окруженный кровавыми ошметками ваты, Алиса, разбитая и неподвижная, и Катя, все время смотрящая куда-то в пол.

– Робби, что нам делать? Мама звонила мне вчера вечером раз 20. Почему ты не сказал, что она тебя не отпустила? Я сказала, что заеду за тобой и мы вернемся домой вместе. Она звонила… ты спал…Потом моей подруге стало плохо, я совсем забыла про тебя, и про маму, возилась с ней… я позвонила маме, уговорила разрешить нам остаться у Кати… я очень боюсь, что она могла позвонить родителям Темы… и ему достанется, и нам. Робби, зачем мы вообще затеяли все это. – Она закрыла лицо руками. – А если мама узнает, что я не была у Дины? А у меня завтра концерт. Господи, она все поймет сразу, как только увидит нас. Слышишь? Робби… если она увидит твою руку… Робби, я боюсь, боюсь ее…