Пётр Лаврентьев - Война и мир солдата Панкрата. Сказка-фарс

Бреду себе потихоньку, красотами высокогорья любуюсь и разные муки кислородного голодания испытываю. Долго ли, коротко ли я так шёл, уже и до вершины стало рукой подать, как вдруг слышу – стреляют неподалёку! Я присмотрелся-прищурился, вижу: мои меня нагоняют, а по пути от наседающих вражеских наймитов отбиваются. И командует всей этой катавасией Педро Фуэнтес в маске своей – чемоданчиком машет и из пистолета постреливает на бегу. Догнали они меня, здороваются и радуются как дети: «Мы уж думали, что тебя в живых нету!» Про собачку интересуются.

– Да что со мной сделается, – отвечаю им. – Только одна печаль у меня у меня насчёт этой вершины, на которую мы поднялись – очень уж сомневаюсь я в правильности моего выбора. А собачка, зараза блохастая, убежала куда-то…

– Ты не переживай, – успокаивает меня Педро. – Я по компьютеру сверился, всё в порядке – верной дорогой идём. Угадал ты вершину. А собачка найдётся, куда ей здесь деваться?

В это время наймиты вплотную к нам подобрались, и завязался такой жестокий бой у нас с ними, что уже не до разговоров стало. Бьёмся мы как тигры дикие уже третий час, а только, смотрю я, падают мои солдаты под пулями вражескими один за другим. Вскоре осталось нас всего двое – я и агент Педро Фуэнтес. Тогда говорит мне Педро:

– Ответственный момент всей твоей жизни приближается, Панкрат. Ты давай, дуй на вершину и заголяй своё безобразие ради нашей общей победы. А я тут останусь и буду врагов пулями сдерживать, сколько сил хватит.

– Не могу я тебя бросить, товарищ Педро Фуэнтес, – кричу ему. – Помнишь, как тот полководец великий, что с солдатами спал, говаривал: «Сам погибай, а товарища выручай»? Ежели бы он такого в военных учебниках не написал, то я, конечно, оставил бы тебя здесь, не раздумывая. А так не могу – совесть, сука подлая, не позволяет.

– Про совесть забудь, – отвечает секретный агент. – Смотри, какая свистопляска пошла, тут уж не до совести. А полководец наш великий эту фразу придумал, потому что сам был очень хитрожопым товарищем. Так что дуй на гору живо, не мешкай!

В этот момент наймиты в нас из гранатомёта выстрелили, и тем взрывом раскидало нас с Фуэнтесом по различным живописным расщелинам. Выбрался я наружу и вижу, что Фуэнтес мне больше не помощник – порвало его ровно посерёдке, внутренности на снегу валяются. А сам он всё равно стреляет по врагам и мне кричит:

– Ну, вот и конец нашему спору, Панкрат! Теперь уж я точно с тобой не пойду, потому что идти не на чем. А тащить такую обузу ты не станешь – на кой хрен тебе чужие полтуловища на гору переть?

– А мне не в тягость, – отвечаю. – Ты и целым не ахти каким тяжёлым казался, а сейчас, когда из тебя внутренностей килограмм на двадцать выбило, вообще лёгкий как пух. Донесу и не замечу.

– Запрещаю я тебе это, товарищ Панкрат, – тихо, но строго он мне говорит. – Ты иди, выполняй приказ, а я тут ещё для души постреляю этих гадов, пока копыта не откину.

С этими словами верхняя часть Педро перетянула себя ремнём по краю оборванного живота, чтобы кровоток приостановить, печальным взглядом попрощалась с нижнею, что рядом ногами от боевого азарта сучила, и на руках уполз отважный Педро за камень, дальше по врагам стрелять из пистолета. А я перекрестил его вослед, замёрзшую слезу со щеки отколупнул и побежал наверх занимать наиболее удобную для показа позицию.

А на верхушке горы вообще чёрт знает что творилось с погодой: ураганный ветер с ног меня сбивает, его порывами рот мой раздуло, завернуло губы внутрь, щёки треплет как флаги. Мороз там уже вовсе нешуточный – чую, что при таком морозе мне и показать будет особо нечего, и тогда все жертвы, которые за ради этого восхождения на Эверест были нами принесены – все ребята погибшие и разделившийся напополам царский секретный агент – окажутся напрасными и бесполезными. От последнего этого факта взволновался я, сунул руку в штаны и начал своё хозяйство растирать яростно, спасая его от обморожения и восстанавливая нормальное хождение крови в этом жизненно важном органе. Тру, а сам на часы поглядываю, и по ним получается, что шпионский спутник вот-вот надо мной пролететь должен. И погода, словно по заказу, вдруг поменялась в лучшую сторону – облака унесло куда-то, небо над головой стало чистым-чистым и голубым-голубым, солнышко светит так весело в разреженной атмосфере девятикилометровой высоты, что аж кожа на харе у меня дымиться начала. Внезапно хорошо мне стало и на душе и в теле, и я поначалу понять не мог с чего бы это, но вдруг чую, что, кажись, перестарался я с растиркой-то…

Вот такого исхода я даже не предполагал, и думаю, что генералы из верхних царских штабов даже в самых страшных снах такого варианта тоже не просчитывали.

И вот стою я на вершине мира и думаю, что дальше уже ехать некуда: грозить врагам заморским мне снова нечем, все товарищи мои погибли, да сам я уже в последнем приступе жизнедеятельности от холода, усталости и моральных переживаний. Операция провалилась, так и не достигнув своего победоносного апогея, обратная дорога на родину мне заказана, – после такого провала я в глаза людям смотреть не смогу, – а потому решил я лечь на холодные камни Джомолунгмы и прямо тут замёрзнуть насмерть к чёртовой матери в назидание всем альпинистам и военным, которые в будущем здесь окажутся. И совсем было устроился я поудобнее в ледяном сугробе и уже даже слабый свет в конце чёрного туннеля начал смотреть, как вдруг ко мне на вершину вползает Педро Фуэнтес. Ползёт он на руках, а евоная задница с ногами к спине изолентой примотана. В зубах у него пистолет зажат, а секретный чемоданчик привязан верёвкой к одной из неподвижных ног. Влез Педро, дыхание своё болезненное перевёл и говорит:

– Вот такие дела, Панкрат… Я ведь перед боем всяких своих секретных таблеток обожрался, так теперь спокойно даже помереть не могу. И колбасит меня от этих препаратов так, что я, похоже, ещё как минимум сутки могу без остановки с врагами биться. В меня там ещё десять пуль всадили и пятнадцать осколков поразили тело моё бренное, даже голова моя прострелена насквозь, а мне ведь хоть бы хны. Сильные очень таблетки попались. Да ты сам посмотри: даже на давно оторванной моей половине непрекращающаяся эрекция имеется!

Глянул я на эрекцию, и тут меня осенило!

– А ну, – кричу ему, – отматывай изоленту и скидывай со спины свою вторую половину!

Что мне в секретных агентах нравится, так это то, что они лишних вопросов не задают: сорвал Педро с себя ноги со всем остальным и мне суёт:

– Держи, – говорит, – дружище.

Только когда я с евоной задницы штаны сдёрнул и сзади к ней пристроился, он слегка, конечно, заволновался было. А я Педровы ноги со всем остальным к себе прижал и его не на шутку бодрое хозяйство вперёд выставил, как будто моё собственное. И ещё голову вверх задрал, улыбаюсь вызывающе в видеокамеры шпионские… А пол-Педро, мой замысел раскусив, достало из чемоданчика флаг наш тридевятовский и замахало им, тоже омерзительно скалясь в бездонные глубины неба.