Макс Фетт - Скромные бродячие музыканты

Правильно говорят: «Искренняя совесть просыпается лишь на пороге смерти».

Из семи окружающих его яиц вылупились восемь существ (была пара близнецов). Голодные и пищащие они окружали флейтиста, щелкая клешнями, способными перекусить металлические прутья. Одно из существ с несформировавшимися задними конечностями подползло к початку на земле и начало ловко измельчать его мелкими острыми лапками вокруг пасти, точно опытный повар, если бы тот мог держать не один, а сразу двадцать ножей. Тела закрывал уродливый панцирь с множеством фиолетовых бугорков, покрытых полупрозрачной пленкой. Просвечивающее сквозь них солнце проявляло дергающиеся внутри черные комочки.

Иногда даже от самого мерзкого зрелища невозможно оторваться. Шло морщился, дрожа от отвращения, не заметив, как клешня одного из существ тянулась к нему сбоку. Она клацнула на уровне шеи музыканта, но тот успел среагировать и пригнуться. По земле проехалась верхняя половина срезанного цилиндра.

Шло обратил взор к гиганту, точно к божеству в минуту отчаяния. И вдруг его осенило:

– А-А-А-А-А-А! – вырвалось из глотки Шло.

– О? – С кончика носа гиганта скатилась капля пота и рухнула на блох. Послышался треск панцирей. Соленая волна снесла всех тварей. – НЕ-ЛЬЗЯ КУ-КУ-РУ-ЗУ! – Скалившийся гигант топнул ногой, придавив нарушителей. Пыль поднялась непроглядной стеной, разлетевшись по плантации.

«Умению пролезть в любую дырку – вот чему мы учим», – объяснял Флигель по кличке Скользкий, признанный прохвост, трехкратный обладатель приза «Вор года», по обоюдному выбору Шишек на Развалинах старого города, тренер начинающих домушников.

Шло не пропускал его занятий, всегда платил за семестр (раньше принимали плату в любой валюте, но из-за переполненных украденной посудой и мебелью складов эту возможность упразднили) и достиг определенных успехов. По заветам учителя он вытянулся на носочках к небу, попав в проем между большим и указательным пальцами на стопе гиганта.

– НЕЛЬ-ЗЯ! – подытожил тот и перешагнул поле.

Шло бы так и остался окаменевшим от страха пугалом на радость фермерам, но всплески заставили его медленно повернуть голову. Среди раздавленных в лепешку блох осталась одна с уцелевшим панцирем. Полупрозрачные бугорки лопались. Из них выползали насекомые габаритами с кулак человека, что за день съедает два с половиной быка. На вытянутых тельцах отрастало множество длинных тонких лапок. При движении они напоминали волны, что несомненно заинтересовало бы Шло, будь он энтомологом (ведающим в насекомых) и наблюдая за этим через толстенную защитную перегородку, но будучи отчисленным с воровского факультета флейтистом-самоучкой он рванул, что было мочи.

Тем временем Галош грыз яблоко и трусцой на лошади возвращался к коллеге. Его силуэт весьма обрадовал аккордеониста, его скорость с бледной физиономией смутили и вынудили натянуть поводья, а преследующие его насекомые намекали, что пора поворачивать обратно.

Ускоряясь, он оглядывался, дожидаясь коллегу.

– Хватайтесь!

Шло запрыгнул на лошадь, всего на миг опередив блоху, летящую к его колену.

– Скачи, как никогда не скачила! – завопил он, шлепая кобылу по заду.

Шло мертвой хваткой вцепился в Галоша, то и дело стуча подбородком по весящему на его спине аккордеону. Отрыв увеличивался, как и шанс не оказаться съеденным.

Плантации закончились. Впереди показались сторожевые башни перед выкопанным рвом.

– Милсдарь, певун назад скочит, – предупредил усатый вояка, глядящий в подзорную трубу.

– Опустить ворота! – Высоченные ворота с высоченным гербом в виде хохочущей маски шута начали опускаться.

– Милcдарь, за ними блошки с Гоши ползут!

– Поднять ворота! – Ворота начали подниматься.

– Милсдарь, певуны помрут тогда! А у них ваша лошадь!

– Как моя? – изумился толстопузый кардинал, сотрясая подбородки с третьего по четвертый.

– Вы хрякнули… Хотел сказать вякнули… Ой!

– На эшафот этого! – приказал кардинал, топнув ногой. Усача увели, а на его место пришел полностью лысый. – Почему у него моя лошадь? – Только заступивший новичок громко сглотнул. Недолго думая, он выдал фразу, которая не раз спасала его от неприятностей:

– Да дебилы! Всех накажем!

Кардинал нахмурился.

– Опустить ворота!

Певуны мчались на слишком большой скорости, опережая вояк, крутящих барабаны подъемного механизма. Галош просчитывал план, в котором он вместе с коллегой не оказывались на дне рва, не таранили грудью не успевшие опуститься ворота и не были съедены насекомыми. Прыжок на лошади должен был решить проблемы. Нюанс заключался в том, что ее никто об этом не оповестил.

К двенадцати годам зрелая Лапушка возила на горбу исключительно жирного кардинала, завистливо глядя из стойла, как ее подруги прыгали через барьеры и резвились в загонах. С детства ее лишили возможности ощущать встречный ветер, чувствовать адреналин, растекающийся по венам, испытывать блаженство, а не отвращение от горы сена и сна после долгой погони. И наконец-то ее мечта должна была осуществиться.

Наездник бил ей в бока, не давай остыть. Мощными легкими Лапушка качала воздух, сродни целой роте солдат на марше. Мышцы каменели, во взгляде застыла решимость. Считанные метры отделяли ее от прыжка. Последний удар подгоняющего наездника, затем рывок и копыта оторвались от земли.

Она летела! Летела, как птицы в небе. Свободная и легкая!

По истечению двух секунд кобыла спотыкнулась об мост, не успевший до конца опуститься, и рухнула вместе с пассажирами, кубарем прокатившись вперед.

– Талию ей в трусы, она вообще прыгнула? – спрашивал бородатый стрелок, наблюдая со стены.

– Дюйма на три, – ответил выглядывающий из-за ограждений гном, отгрызая ноготь. – Тьфу! Ленивая же скотина, – у кардинала от злости покраснели зенки.

– Колесовать!

– Кого? – вояки не успели удивиться, как солдаты взяли их подмышки и унесли. Через минуту им на смену пришел сан с луком и безрукий гном на ходулях.

– Поднять ворота! – скомандовал кардинал и накаченный до предела крутильщик барабана приступил к прямым обязанностям.

Ворота быстро поднимались, закатывая лошадь и музыкантов внутрь. Преследующие их насекомые полезли через ров. Некоторые отвлекались на аперитив в лице лежащих там тел, но другие стремились к основному блюду. Как только они поползи вверх, из котлов полилась смола. Она не могла остановить нападение, лишь замедлить, чего нельзя было сказать о полетевшей следом стреле с горящим наконечником. Вспыхнуло пламя. Пронзительный писк ещё долго действовал на нервы солдатам, которые спали после ночного дежурства в казармах неподалеку. В воздухе закрепился зловонный запах навоза.