Виктор Хурбатов - Вовне. Том 1. «Нея»

Дело было не только в нарушении обычного распорядка их жизни, хотя после кино ее обычно ждало время миллиона сенсорных вспышек в его объятиях. Что-то было еще. Он был отстраненным, но это могло объясняться послеоперационным синдромом. Он был далеко.

Михаил внезапно вскочил и начал собираться.

– Ты куда?

– На встречу … на встречу со старым знакомым.

– Вызвать такси? Мне можно с тобой?

– Я уже вызвал. Нет, нельзя, – холод и отстраненность сменились раздражением. Он пошел к выходу.

«С тобой нельзя, значит, за тобой можно», – подумала Джэй, провожая его на парковке аэротакси на 50 этаже. Минута, и еще одно такси приземлилось на ветреной площадке. Включенный трекер в браслете Михаила, минимальные пробки и немного надежды, что он не станет смотреть на ее местоположение на карте, – вот что ей сейчас нужно.

– Едем за этим маркером, держимся не ближе 100 метров – скомандовала она автопилоту и переслала тег в экран такси, который зажегся зеленым, после чего машина с легким рычанием поднялась над площадкой и рванула сквозь город.

Михаил летел по нижней транспортной системе, разглядывая неровные ряды домов, стены которых были превращены в огромные экраны. В дневное время суток искусственный интеллект, управлявший изображениями, старался заразить жителей рабочим настроением, и сейчас Корнеев проплывал перед черными картинками на желтом фоне. Фигуры напоминали кляксы из теста Роршаха, всплывающие или переливающиеся друг в друга.

Непонятно, как завораживающий танец чернильных капель на лимонном фоне мог повышать производственную эффективность, но на прохожих и проезжих он действовал гипнотически. Казалось, ты погружаешься в этот мир, и тебя медленно выветривает из вселенной стрессов и дэдлайнов.

Искин экранов не давал глазам привыкнуть – размытые пятна то становились четче, то снова разъезжались в перспективе, после чего плавное движение точек сменялось медленной пульсацией волны, мозг уставал искать логику в этом хаосе и растворялся во внутреннем океане тишины.

«– Томас, бриф!

«Дзен и искусство ношения бревен». Я скоро буду готов написать книгу с таким названием. «Куски дерева натерли вам руки? Подумайте, как глубоко уходит ваша боль?» Отличная тема. Или, скажем, «Миллионы мыслей проносятся в вашем сознании, пока вы таскаете бревна? Поймите, что вы на самом деле ничего не таскаете, а слушаете обезьяну в своей голове и просто держитесь за деревяшку, чтоб никто вас не раскусил».

Мы с Кольей несем очередной обрубок дерева. Крутой склон, комары, зудящие ладони и да, миллионы мыслей. Дышу. Вдох-выдох. Разглядываю отслаивающуюся кору на бревне. Слежу за словами, образами и мелодиями, пролетающими в моей голове. Учусь принимать их такими, какие есть, и отпускать на свободу. И тут одна из настоящих лесных птиц садится прямо передо мной на отрубленный сук сосны и начинает долбить его. Тук-тук.

Пугаюсь то ли птицы, то ли принесенной ею мысли. Неужели медитация и все эти духовные практики помогли мне выключить второй голос в голове? Теряю равновесие. Спотыкаюсь, бревно валится из рук, ударяет Колью по спине, падает на каменистый склон горы и с грохотом катится вниз, где монахи с трудом успевают увернуться.

– Томас! – слышу ее крик откуда-то снизу. – Придется применить к тебе жесткие методы!».

– Томас! – Михаил проснулся с именем персонажа его сна и желанием найти этот монастырь, но тут же вспомнил о человеке, которому он должен был нанести визит первым.

Город захватывал все новые пространства у земли и воздуха. Небоскребы стремились ввысь и вглубь земли, что казалось странным, учитывая постоянный спад рождаемости, о которой уже никто не беспокоился – рабочие руки и семейное тепло всегда можно было найти на фабрике биоников. Взрывной рост производства андроидов раздувал территорию города, заставляя силы его гравитации всасывать в себя все новые спутники.

Вот и сейчас машина остановилась в месте, которое Михаил еще помнил деревенской окраиной с дачными участками и электричкой по расписанию на жестяной доске. Ныне это был спальный район с 20-30 этажными домами, в центре которого как по трафарету вырезан квадратный километр для тех, кто согласен хранить свое прошлое в сырой земле.

Корнеев ввел фамилию и имя в справочном табло и получил в брэйннет чек с номером и маршрутом. Всё сильно изменилось с его последнего прихода сюда. Нет, кое-где всё еще стояли покосившиеся мраморные памятники, но по электронным монументам, экранам с фильмами о покойных, было понятно, что цифровые технологии так глубоко проникли в жизнь, что добрались и до смерти.

Михаил, наконец, пришел к месту, указанному в чеке. Вот она.

Датчик в памятнике среагировал на движение вблизи, и над могилой всплыла реалистичная голограмма. Зазвучал хрипящий динамик.

– Привет. Я Юлия Герус, – Михаил рухнул на скамью. – К сожалению, меня больше нет с вами. Но моя улыбка останется на Земле на-всег-да.

И проекция застыла, как посмертная маска красивой и слегка грустной девушки, чей смех победил законы биологии.

Теперь он был один среди миллионов. Миллионов неувиденных им улыбок, миллионов озорных радужных зайчиков, отразившихся не в его глазах, миллионов раз, когда она не дождалась понимания, потому что выговаривалась не тому.

– Прости меня, – шептал Михаил.

Тысячи рассветов … они все равно бы не встретили их вместе, потому что проспали бы. Сотни фильмов и книг, после которых они могли бы просто молчать вдвоем, веря, что второй ощущает что-то похожее. Десятки действительно важных слов, услышанных ей от кого-то другого. И три пары детских ножек, с топотом бежавших не их будить утром каждого 1 января.

И это он виноват.

Михаил закрыл рот рукой, чтобы не дать себе разрыдаться. Слезы постепенно заволокли взгляд, поставив еще одну стену между ними. Жадные вдохи в секунды, когда беспомощный глухой рев в ладонь останавливался. Неловкое смахивание влаги с глаз, так, чтобы подумали, что это от ветра.

Музыка. До него долетели волны мелодии, которую играл духовой оркестр, видимо, во время похоронной процессии в другом конце кладбища. Михаил вроде бы знал эту песню, но слова всё не приходили на ум.

Датчики стоявшей в паре сотен метров с измененным цветом платья и волос Джэй считывали слезы на глазах героя войны. Она впервые столкнулась с этим комком ее эмоций, смешавшим жалость, желание обнять и ревность к неизвестной ей ранее и несуществующей более сопернице. Нелепость этого сложного чувства была очевидной, но это никак не помогало заглушить активность нейронов, требовавших пойти и разобраться с предателем.

«Ты моей никогда не будешь». Он вспомнил строчки из песни – как это часто бывает, лирика приходит последней. «Наяву меня не полюбишь и во сне меня не обманешь».