Einar - Пока ещё лето

Вечером планировался праздничный ужин в госпитале и, возможно, танцы с Николь…

Если она, конечно, уже сменила гнев на милость и позволит поухаживать за собой. Я отправился бриться и умываться.

Солнце клонилось к закату, старенький радиоприемник радостно наигрывал «битлов» и они пели о том, что «Она любит тебя»…

Госпиталь представлял собой десятка полтора больших палаток и несколько сараев для оборудования. Стоял он километрах в двух от городка Марсасум и сегодня был освещен как никогда ярко. «Интересно, – подумал я, – с чего это вдруг экономный де Клюс решил сжечь столько солярки в генераторах? Что за праздник у них такой?»

Выглядел я, конечно, не так опрятно, как было принято выглядеть раньше, отправляясь на званые вечера. Но это ведь Африка, в конце концов! Прошла величайшая война, да и я не Джеймс Бонд.

В руках я сжимал букет цветов, которые сорвал для Николь, и тёмно-зелёную бутылку из-под шампанского с вином, которое принесла мне Бабушка Апудо.

На шею намотал шемаг – мне было как-то уютнее с этой повязкой.

На правом боку, за поясом брюк, я закрепил длинный нож и этим ограничил своё вооружение. Впрочем, по поводу внешнего вида волновался я зря – все, кто был в большой главной палатке, выглядели примерно так же – практичная, но чистая одежда. Чуть более светлые рубашки и знавшие лучшую жизнь брюки.

Меня заметили, и главный врач с супругой направились ко мне, гостеприимно улыбаясь.

– Огюст, Амандин, – я улыбнулся и слегка поклонился чете де Клюс.

– Амандин, вы, как всегда, прекрасно выглядите, – сказал я и протянул жене де Клюса букет цветов, приготовленный для Николь. Что ж… Преподнесу ей вино Апудо. Знаю, что оно порадует её ничуть не меньше, чем цветы.

Но с вином у меня тоже ничего не вышло – Огюст сразу взял меня под локоть и, отведя в сторону, сказал:

– Я рад, что вы пришли. Я узнал, что Николь не передала вам наше приглашение, и мне пришлось отправлять одного из наших мальчишек.

Бутылку вина он мимоходом вынул из моих рук и поставил на стол с закусками. Взглянув над его плечом, я поймал яростный и какой-то смущенный взгляд Николь, которая стояла в компании толстого Жерома. Она тут же перевела взгляд на здоровяка.

– Так чем я могу вам помочь, месье Огюст? – спросил я, внимательно посмотрев в глаза де Клюса и начиная подозревать, что просьба будет совсем не пустяковой.

– Обязательно! Вы слышите? Обязательно найдите меня через час, – сказал главврач. – У нас будет долгий разговор, и я не хочу проводить его на глазах у наших гостей… Тем более, что уже пожаловал мэр Мбенга с женой и гриотом. Этот артист стал весьма популярен в последнее время в городке, хотя я и не помню, что он поет и рассказывает.

У народов Западной Африки гриоты были представителями отдельной социальной касты профессиональных певцов, музыкантов и сказочников, нередко бродячих.

Начальник госпиталя отпустил мой локоть и, широко улыбаясь, двинулся навстречу прибывающей делегации. Мэра я не любил и всячески пытался избегать личного знакомства. Он был типичным коррумпированным чиновником, с ослепительной улыбкой и бандитским прошлым. Я старался не общаться с такими людьми, они были мне неприятны. Впрочем, я так же обычно вызывал у них неприязнь с первого взгляда.

И мне не нужны были неприятности.

Снова посмотрев на старательно отворачивающуюся от меня Николь, я хмыкнул себе под нос и пошел к столу с закусками. Угощения были достаточно просты и незатейливы, но сейчас они вызвали у меня самый горячий интерес: канапе из галетного печенья с зеленью и сыром; это же печенье с паштетом и веточкой петрушки; жульен в микроскопических горшочках и фруктовые горки; несколько видов нарезок из рыбы; хлеб, обилие салатов и много фруктов. В центре зала разливали коктейли и, положив на тарелку несколько канапе, я направился туда.

Примерно через полчаса у меня в голове начало приятно шуметь от выпитого вина, а музыка начала казаться более ритмичной и веселой. Я забросил в рот виноградину и пошел к Николь.

Однако меня снова перехватили. На этот раз матушка-кармелитка Кристел. Я подтянулся и начал стремительно трезветь. Эта суровая женщина осмотрела меня своими холодными серыми глазами и произнесла:

– Я смотрю, вы окончательно поправились?

Во мне шевельнулась тень давно забытого ощущения того, что я школьник, которого вызвал к доске суровый учитель.

– Да, матушка, – ответил я, – мне намного лучше и болезнь меня уже совсем не беспокоит.

– Господь добр к вам, – сказала она и перекрестилась. – Когда вас только принесли с корабля, то я подумала, что вы мертвец. Ваше состояние было ужасным и эти раны на боку…

Она помолчала секунду, видимо, думая о чём-то своём.

– Де Клюс уже поговорил с вами? – задала очередной вопрос матушка Кристел.

– Пока он только попросил выделить ему время для приватной беседы, – ответил я, размышляя, чего хотят от меня руководители миссии.

– Ах, ну сколько же можно! – сурово поджала губы монахиня. – Я не стану этого больше терпеть и тратить драгоценное время, которого и так потеряно уже слишком много!

Похоже, она не на шутку разозлилась на главврача.

Нужно сказать, что матушка-кармелитка Кристел Вилларе была весьма специфической личностью. Её как огня боялись все участники миссии и местные жители. И в то же время она была очень заботливым человеком.

Около года назад, когда местные рыбаки сняли меня с застрявшего неподалеку на мели сухогруза, именно матушка Кристел первой в госпитале подошла ко мне и оказала помощь. Остальные уже знали, что наш корабль бежал из объятой войной Европы и, проходя возле Балканского полуострова, попал в зону биологических бомбардировок. Все боялись заразиться от меня какой-то страшной болезнью. Другие члены экипажа были к тому моменту уже мертвы, и от матушки потребовалась немалая смелость, чтобы начать ухаживать за мной. В госпитале она день и ночь сидела у коек больных, лично делала перевязки и не чуралась прочих неприятных процедур. С решительным выражением лица она держала больных во время мелких операций без наркоза, который стал большой редкостью в последнее время.

Так же стойко она провожала в последний путь умирающих.

К счастью, биологическое оружие, которым был поражён корабль, было именно оружием и, убив человека, вскоре гибло само. Эпидемии оно не порождало.

Я понимал, что обязан матушке Кристел своим исцелением. И она прекрасно это знала. Чувства это вызывало весьма смешанные.

Наконец матушка немного отошла от недовольства де Клюсом и снова обратила свой взор на меня:

– Как я узнала, эта несносная мадемуазель Фреэль не послушалась месье де Клюса и не передала вам мою просьбу сопровождать нашу миссию на пути во Францию.