Елена Поддубская - Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 1. Поступление

На поводке Панас Михайлович выгуливал симпатичного кокера. Собака игриво откидывала в стороны камешки, на которые наступала, методично обнюхивала кусты и деревья и время от времени вальяжно задирала лапу. Преподаватель дымил трубкой и что-то набулькивал себе под нос. Сегодня на Бражнике была белая украинская косоворотка, расшитая крестиком из разноцветных ниток, и неизменно просторные штаны. Поверх талии рубаху опоясывал шнурок-плетёнка с кисточками на концах. Для полного соответствия этническому образу мужчине не хватало соломенной шляпы на голове и лаптей. То и дело вытряхивая из сланцев песок, Бражник прислушивался и осматривался по сторонам. Обычную для лета тишину на территории института нарушали голоса абитуриентов. Нарочно избегая дорожки, ведущей к стадиону, Бражник свернул к залу гимнастики и тут же наткнулся на заведующего кафедрой лёгкой атлетики Рудольфа Александровича Бережного. Поджарый сорокалетний мужчина тащил на плече два массивных барьера с деревянными перекладинами и литыми шайбами, насаженными на ножки.

– Привет, Рудольф! – поздоровался биомеханик первым.

– Здорово, Панас! – ответил заведующий кафедрой. – Отдыхаешь?

– Живность выгуливаю, – кивнул Бражник на пса.

– Тоже дело, – легкоатлет утёр гладко выбритое лицо. – Уф, как ты в такую жару в бороде ходишь?

– Привычка, – в разговорах Бражник был немногословен. Бережного он уважал, но приятелем с ним никогда не был. Оглядев чугунные ножки барьеров, Панас Михайлович густым голосом посочувствовал: – А у вас – началось?

– И не говори! Всё, запарка обеспечена. Сегодня утром идёт группа один-один и вся лёгкая атлетика. Сплошь спартакиадники, – Бережной аккуратно опустил барьеры на землю.

«Спартакиадниками» называли тех, кто участвовал во Всесоюзной спартакиаде школьников. Отбор на главный старт для молодёжи страны был крайне жёстким. Оттого повышенное внимание к абитуриентам, побывавшим там, оказывали повсеместно, а уж в физкультурных вузах – и говорить нечего. Коротко повторив всё это коллеге, Бережной утёрся в очередной раз. Несмотря на утро, солнце, при полном безветрии, уже припекало. Бражнику ни номер группы, ни определение «спартакиадники» особого беспокойства не добавляли. По опыту Панас Михайлович знал, что и без его молитв самых сильных и «нужных» абитуриентов из всех поступающих определят по осени именно в группу под номером 1—1, по показателям которой будет потом ориентироваться весь первый курс. Но лично для него такая кодировка ничего не меняла: ко всем студентам он относился одинаково требовательно. Так что хоть спартакиадники, хоть олимпиадники, главным было, что от участия в приёмной комиссии Бражник освобождён. Потому и вид у Панаса Михайловича был такой, какой бывает у человека, к делу непричастного и совсем в нём не заинтересованного.

– А чего ты, Рудольф, сам тяжести поднимаешь? Глупо это. Молодёжь заставь, – толстяк натянул поводок; собака была явно недовольна остановкой.

– Да ла-адно – «заставь» … Видел бы ты их – ходят поступью римских воинов в доспехах, – ввернул Бережной одну из своих любимых присказок с несколькими вариантами интерпретаций. Сейчас имелись в виду зазнайство и лень. – Им и так ещё номера пришивать, – он шевельнул рукой, под мышкой которой держал пакет. – Вчера весь вечер рисовали, всю ночь сушили, так что…

– А-а-а, – Бражник особенно обрадовался тому, что его никто не отвлекает во время заслуженных каникул такой ерундой, как вступительные экзамены. – Так ты им булавки выдай. Пусть приколют, чтобы не пришивать, – на широких губах Панаса Михайловича появилось подобие улыбки.

Рудольф Александрович тут же воодушевился и стал мять пакет в руках:

– О, а это идея! Точно! Как мы сами не догадались? – Лицо Бражника выразило снисхождение. Бережной почесал щёку и посмотрел теперь испытующе: – Но только где же я столько булавок найду? У меня тут пятьдесят номеров набирается. Понимаешь, обычно на сврсплох не застать, но тут в последний момент в список добавили новые фамилии…

Разговор явно затягивался. Бражник поморщился, пыхнув трубкой несколько раз подряд, будто раскуривая. Пора было заканчивать разговор, так как собака вовсю рвалась к воде.

– Зайди к Галине Петровне. Она выручит, – опять посоветовал он.

– Думаешь?

– Ты что, Михееву не знаешь? У неё всегда всё есть. Если не дома, то на кафедре. Номеров на двадцать точно наберёт. – Бражник указал на зелёный деревянный дом в ста метрах, в котором проживали они оба, упомянутая коллега и ректор Орлов с женой.

Галина Петровна Михеева заведовала кафедрой биохимии. И отец её заведовал той же самой кафедрой, только до неё. И брат заведовал, но в Воронежском филиале МОГИФКа. Бережной подумал, что у такой, как Галина Петровна, булавки действительно могут быть: женщина любит одеваться со вкусом и сама себе шьет наряды, которым завидует весь институт – от уборщиц до студенток. Рудольф Александрович снова утёр лоб, размышляя:

– Да? Так ведь на двадцать мало. А на остальные где брать?

– А что на остальные? – Бражник начинал нервничать, потому что недовольная собака была важнее вопроса о булавках, да и вообще важнее много чего другого. Поэтому он произнёс достаточно строго: – А для остальных – пусть ждут очереди.

– Это как? – Бережной нахмурил лоб.

– Та обыкновенно, Рудольф: прикололи, пробежали, откололи, отдали другим, – слова Бражник сопровождал жестами той руки, в которой был поводок. Собака от этого дёргалась, мужчина раздражался ещё больше. Рудольф Александрович от простоты решения осел на один из барьеров.

– О! Точно. Это ты правильно сказал! Как мы сами не догадались?

Бражник хмыкнул в бороду и незаметно втянул живот. Он всегда знал, что живёт не зря – может, и учебник по биомеханике напишет, как, например, Пётр Францевич Лесгафт или даже Николай Александрович Бернштейн.

– Ладно, мне пора, – сказал он вслух, отпустил поводок, пыхнул трубкой и пошёл за убегающей к озеру собакой. На ходу Панас Михайлович покачивал головой, думая о том, как ему повезло родиться на свет умным.

В столовой института, на первом этаже общежития, обжигая губы, допивал кофе с молоком Миша Шумкин – легкоатлет, по специализации десятиборец. Через час с небольшим парню предстояло сдавать практические экзамены по лёгкой атлетике, но ватрушка с вареньем, схваченная на прилавке раздачи, быстро последовала в его желудок за ароматным напитком. Ничто не могло повлиять на здоровый аппетит Шумкина. Розовощёкий абитуриент тщательно облизал пальцы, испачканные вареньем и мучной присыпкой, и огляделся по сторонам. Через два столика у окна завтракала симпатичная блондинка с короткой стрижкой «сессун». Улыбка на её губах бросила парня в жар. Почувствовав, как горят мочки ушей и щеки, Миша спешно спрятал только что облизанные руки под стол. Модница усмехнулась совсем уж откровенно, отвела взгляд и, не обращая больше на юношу никакого внимания, принялась за жидкую овсянку. Кашу Шумкин не любил с детства, девушку невзлюбил только что. Миша был некрасив и с кожей в рытвинах, как после оспы. Среднего роста, ширококостный, в тугих перекаченных мышцах, он походил на выточенный куб – с крупной головой, короткими руками и ногами. Портрет дополняли светлые волосы, выцветшие на солнце, и белёсые круги под глазами от солнцезащитных очков. Юноша еле удержался, чтобы не показать незнакомке язык. Но это было бы совсем глупо и по-детски. Шумкин вздохнул и отвёл взгляд. Справа от него за столиком через проход сидел темноволосый, кучерявый студент.