Виктор Вассбар - Понять и полюбить

Милостивый Государь, Господин Редактор! Настоятельно прошу вас выдать нам того «писателя», который хаит наше село почём зря! Вот тогда мы доберёмся до него, расправимся как того он достоин, выгоним из села, как нечистого духа, пущай пропадом пропадает, ежели не хочет жить как все живут, – мирно пиво пить, когда надо бабу свою уму разуму научить, когда детишек за уши потеребить, чтобы родителев своих слухались, а когда кому и в морду за дело дать, чтобы всякое такое, что неслед не говорил.

– Э-хе-хе, до чего жизнь пошла нынче паскудная, не жизнь, а одно безобразие! И всё из-за таких оглоедов!

А ведь было всё так хорошо. Водку пей, где хошь, а теперича за свои любезные не выпьешь где попало, сразу на крючок и в газетку вашу, будь она неладна! Раньше-то мы и воров били, с моста их на лёд бросали, али задним местом об пень, а нынче за это доброе дело можно и в каталажку угодить, а всё благодаря вашей газете. Даже в дому своём бабу свою и то побить нельзя, – всё пропишут.

Э-хе-хе! Вот такая наша жизнь стала – никудышная! Что-то будет лет через сто. Обнакновенный человек и правду не найдёт, такие, как наш деревенский злыдень, всё обхаят и у власти встанут. Ежелиф сейчас я и пишу вам, Милостивый Государь, Господин Редактор, и вы конечно ж прочитаете эту боль мою, то в будущем редактора и читать не будут письма от народа. Почему? А вы подумайте! Вот такая она эта Э-хе-хе!

Народная притча.

Однажды Спаситель и Пётр шли по земле, и навстречу им попалась собака. Пётр и говорит:

– Свернём, Господи. Бешеная собака бежит.

Спаситель ответил:

– На что? Она пробежит, и нас не тронет.

Посторонились немного, собака и пробежала.

Идут дальше и навстречу им пьяный человек. Иисус Христос и говорит:

– Вот теперь свернём подальше, пьяный человек идёт нам навстречу.

– Что Ты, Господи! Собаки бешеной и то не побоялись, а это ж человек, – ответил Пётр.

И пошли дальше.

А тот пьяный, как повстречались с ним, остановился и давай их ругать.

Ругал, ругал… пока Спаситель и Пётр не отдалились от него на такое расстояние, когда уже его не стало слышно. Потом Спаситель сказал Петру:

– Я говорил тебе – свернуть подальше, не послушал меня, вот и результат. Пьяный человек хуже бешеного зверя.

– Куды опеть?

– Скоко раз сказывал, не кудыкать! Всю дорогу закудыкала.

– Так я ж…

– Не твово ума дело?

– Так праздник нонче… Думала семьёй посидим, я кулич спекла и пирог… капустный… твой любимый… яйца в луковой шелухе покрасила. Дочкам платьица новые сшила… и тебе…

– Нужон мне твой пирог! Нет, чтоб вина, али пива поставить, хошь бы полведра. Так нет… ты со своим пирогом. Нужон-то он мне шибко! Хошь бы на праздник уважила.

– Так нельзя ж тебе… болеешь потом шибко. Али забыл, как на прошлой неделе клялся, что бросишь пить. Просил, чтобы ни в жисть не покупала водку али ещё чего пьяного, а ежели куплю, то понужать шибко будешь… Вот и сполняю твой наказ.

– Наказ, наказ, – передразнил Флегонт Клавдию – жену свою. – То когда было-то… во… то-то же… сама и сгутарила… на прошлой неделе. А нонче чего у нас?.. То-то же… праздник. И ничего у меня не болит.

– Так сам же просил… Да и денег совсем нету. Стол с трудом сбрала.

– Просил, чтобы на прошлой неделе не покупала, а не на нонешней, особливо, когда праздник великий. А… ну тебя, – махнул рукой, – что с тобой гутарить. Ничего-то ты не понимаешь… Баба, одним словом. Волос длинный, а ум короток!

Надев картуз, Флегонт толкнул дверь.

– До обеду не жди… Христосоваться пошёл… до батьки с матушкой, потом до братовьёв и к сёстре зайду…

– Настенька с Леночкой скоро подымутся, все и пошли бы до твоих родителев.

– Тебя ещё там не хватало. Посмотри на себя-то… Ходишь… в старье… Нечего народ пужать!

Дверь с шумом распахнулась. Клавдия вздохнула и вслед уходящему из дома мужу тихо проговорила:

– Я и тебе подарок сготовила, – рубашку новую сшила… льняную… Конешно… хто ж на меня такую посмотрит, – вновь тяжело вздохнула, – в старом-то платье… А и зачем мне новое? еслиф и старое ещё годное… без заплат… и сарафан есть. Даже два… один ещё от маменьки остался… совсем почти новый, всего одна заплаточка… малюсенькая… Надо бы его надеть, а это снять, – отряхнув невидимые пылинки с подола платья, – проговорила Клавдия и присела на лавку у печи. – Старшей дочери Настеньке надо оставить… как мне оставила маменька моя. Всё память будет… а Леночке ещё успеется, всего-то четыре годика ей. Нонче ленту новую вплету в её косоньку-то, вот и праздник будет. Настеньке-то в прошлое Рождество подарила, ей покуда не к спеху. Народ пужать… А мне никто и не нужон! Что на меня смотреть-то? Пущай вон на молодых смотрют… а мне оно ни к чему, чтобы гляделки свои на меня пялили.

6 апреля 1914 год – Светлое Христово Воскресение.

Под ногами хлюпала и хрустела подстывшая за ночь до ледяной корки талая вода. Флегонт, сияя глазами, мысленно улыбался, – представлял себя за праздничным столом, накрытым родителями в честь великого праздника.

– Родители они что?.. они не эта чумичка Клавка, они чтут все православные праздники… у них всегда стол… и водка, пото и я завсегда к ним с почтением. Угостят и с собой ещё дадут, а у этой… на столе одни тараканы… Я, видите ли, в том виноват, что, это значит, на столе даже пива нет… А сама, что, не способна ли чё ли? Нет денег, так пойди займи… на худой конец продай чё-нибудь… А то туда же. Знаю я тебя, на себя всё да на себя. – Флегонд задумался. На ходу, сдвинув на затылок картуз, почесал лоб. – Хотя… эт я того… перегнул, а всё равно, могла хотя бы пива полведра поставить, себе небось к празднику новый сарафан справила, а у меня всего три рубахи, в этой уже который дён хожу. К родителям стыдно на глаза казаться, спросют, что это ты, сыночек, в старой рубахе? Праздник нонче великий – Светлое Христово Воскресение. А я им што в ответ?.. Клавка себе сарафан, а мне кукиш лысый. Што они подумают? Что размазня я, под пятой жёниной! Ну, погоди у меня, – мысленно погрозил жене кулаком. – Домой приду, покажу тебе, кто хозяин в доме. Зачнёшь почитать меня как следоват…

С такими хмурыми мыслями Флегонт подошёл к дому-пятистенку, – дому в центре села Сорокино, дому Филимона Никандровича Кудряшова – родителя своего.