Виктор Вассбар - Понять и полюбить

– Христос Воскреси! – перешагнув порог родительского дома, проговорил Флегонт, взглядом отмечая празднично накрытый стол, и раскрыл руки для объятий.

– Воистину Воскреси, сынок! – ответила Ефросинья Харламовна, подставляя лицо для поцелуя. – Опеть один, без Клавдии и внучек!

– Неча им тута деить. Пущай дома сидят. Сыро на улке, простудются ещё, потом на лекарства деньги сбирать надоть, а я што у них… барин какой ли чё ли.

– Так уж давно внучек не видела. Как они, здоровы ли? – уступая место мужу для христосования с сыном, ответила Ефросинья Харламовна.

– Чего им сдеится! Здоровее не бывают! – обнимая отца и христосуясь с ним, проговорил Флегонт.

– Эт оно, конечно, так… Здоровье деток самое главное, – утерев губы, проговорил Филимон Никандрович. Вот и мы с матерью твоей завсегда только о вас и думали.

– Пото и людьми нас сделали, все мы в своих домах живём, огород имеем, – ответил Флегонт, продвигаясь к столу.

– Садись, садись, сынок, за стол, попотчуем тебя, чем Бог послал, стряхивая невидимую пыль с лавки, засуетилась Ефросинья Харламовна.

– Оболтусом рос, оболтусом и вырос, – подумал о Флегонте старший Кудряшов. – Христосоваться пришёл видите ли… Хошь бы матери каку безделицу принёс… платочек али ещё чего… И ведь не прогонишь… сын, будь он неладен. Бездельник чёртов! Семью до нищеты довёл! Кабы не мы, померли бы давно! Кажну неделю деньгами, али ещё чем помогаем, покуда с дружками своими, такими же оболтусами, по тайге шляется. Золото, видите ли, ищут! – Вслух проговорил. – Ну, как, нашёл чего ищешь… в тайге-то?

– Сбираемся… как подтает, сызнова пойдём. Нонче думаем вверх по Чарышу пойти.

– Ну, ну… коли решили. Кто ж вам указ?! Ну ладно ужо, садись за стол, чаёвничать будем. Извиняй, водки нонче не ставлю, за грудиной щимлет, не до питья нонче, а чай это завсегда. Чай, ежели он правильный, – на травах, да на золотом корне, первейшее дело для здоровья.

Флегонт мысленно скривился. Подумал: «До братовьёв пойду. Они, небось, не сжадничают. За грудиной у него, видите ли, щимлет. Так бы и сказал, что не рад видеть… Время зазря не терял бы… Чаю я дома мог бы хошь ведро выпить, тока от него ни в голове, ни в жопе, одно лишь наполнение живота до усачки!

Через полчаса Флегонт сидел за столом в доме старшего брата Куприяна, но и там не было спиртного. Мысленно обругал его и пошёл к среднему брату. Савватей принял младшего брата радушно, но спиртное на стол не выставил. Не задержался Флегонт и у него.

– Сволочи! Сговорились! Найду золото, покажу всем, где раки зимуют… вот! Будете знать!.. Вот!.. – потрясая кулаком, ругался Флегонт.

На встречу Флегонту шёл Досифей Кривоносов – друг по поиску золотой жилы, одиночка-холостяк и любитель крепких спиртных напитков.

Поздоровались, похристосовались, разговорились.

– С церквы иду, с утрени, – сказал Досифей. – А ты что-то припозднился, народ-то почти разошёлся уже, да и служба кончилась.

– Не в церкву я, не до её нынче, настроения нет… Будь они все неладны!..

– Кого это ты костеришь, друже? Праздник нонче, Великое Всепрощение – Христово Воскресение.

– Кому праздник, а кому и кусок хлеба в горло не йдёт!

– Пошто так?

– А то ты не видишь… ни в одном глазе… батька и тот даже ста грамм не поставил, о братовьях ужо и не говорю… сговорились… будь они неладны!

– Вон оно что-о-о! – участливо протянул Досифей. – А жена-то, что?.. Али и она заодно с ими?

– Кто ё знает… заодно али сама по себе, не сказывала, а только и она туда же. Даже полведра пива не поставила. А всухомятку, сам знаешь, и кусок хлеба горло дерёт.

– Дела-а-а! – почесал затылок Досифей. – А знаешь што… айда ко мне, всё веселее вдвоём-то, нежели порознь. Новое дело обмозгуем, как, значит, за него взяться.

– Обмозговали ужо намедни! Што об одном и том же языком молотить! Переливая из пустого в порожнее пиво не появится!

– Эт ежели из пустого, да сызнова в пустое, то оно конечно, ничего не прибудет, а ежели из полного, да в стакан… то глядишь и кусок хлеба мягше станет.

– Где ж такое полное взять-то? У тебя шо ли?

– А хошь и у меня! Ты што ж думаешь, я хуже всех ли чё ли?

– Ничё я не думаю, а ежели ты насмехаться вздумал, то не друг ты мне вовсе… Вот!

– Ну, ты, прям, сразу и не друг… Не выслухал как след, о чём речь веду, и в пузырь полез. Я мошь тебя хотел пригласить на пиво.

– Пива!? – оживился Флегонт.

– Пива, пива! Свово собственного. На тыкве с ячменным солодом настоял… цельную флягу. Ядрённое! – тряхнув плечами и головой, гордо ответил Досифей.

– Так айда! Чего стоим-то? За кружкой пива можь чего нового надумаем… эт, значит, как лутше золото искать…

Пили много и долго. Не заметили, как потемнело, и пошёл снег.

– Вот я и говорю, совсем кулаки обнаглели. Церкву и ту под себя подстроили. Мы им, что вы деите, изверги вы этакие? Пошто церкву разделили? Пошто себе полцерквы отделили и стоите в свободе, а мы в тесноте, што аж руку невозможно поднесть ко лбу, чтобы, это значит, осенить себя крестом божьим? Праздник всепрощения для всех одинаков, а вы, оглоеды вы этакие, под себя его подвели. Люди стоят в чрезмерной тесноте, а вы отгородили себе обширное место в передней части церквы и в ус не дуете. Пошто такая несправедливость? Пошто мы должны терпеть ваши злобные выходки? В храме все должны быть равны! В нём нет ни эллина, ни иудея! Пошто?! – Злобно сверкнув глазами, крикнул Досифей и крепко вдарил кулаком по столу. – Пошто? Я тебя спрашиваю! Вот ответь мне, коли ты мне друг.

– Это не так… того с-с-самого… должно бы-ы-ыть, – заплетаясь языком, ответил Флегонт и тоже крепко ударил кулаком по столу, при этом столкнул с него стакан.

– Ты чего это… того… чуж-ж-жими стакана́ми разбрасываешься, – провожая затуманенным взглядом катящийся по полу стакан, возмутился Досифей. – У м-м-меня-я-я стакано́в лишних н-н-нету! А еж-ж-жели, – вновь прожужжал, – того… это самого… покололси бы… А?

– Так не покололси ж-ж-жи! Целёхонек, – наклоняясь и протягивая руку к стакану, ответил Флегонт.

– А пиво… оно чего… по-твоему ничего не стоит? Так ли чё ли? Еж-ж-жели так, то вали отсель… Я на него и сахару и всякого другого уйму чего наклал… чтобы оно… это самое… ядрённое сполучилось!..

– Н-н-ну и ла-адно… больно-то н-н-надо с тобой тута сидеть… баланду твоёйненску кислую пить… В животе урчит, – икнул, – а в глазе ни в одном. Хошь бы эт с-самое сала, али огурец солёный, на свой ху-у-удой конец, поставил. Жмот ты, Досифей, в рот свой пиво своё лей! Во!..

– У самого у тебя худой конец, а у меня чё надо. То-то тебя баба из дома выгнала… Не нужон ты ей такой обормот… замухрынденный. Толку от тебя, – трижды икнул, – как от козла молока! Вот! Д-д-давай, д-д-давай, г-г-гуляй отселява, – подталкивая в бок, поднимающегося из-за стола друга, негодовал Досифей, при этом его голова на ослабевшей от выпитого спиртного шее выписывала круговые движения, заваливалась к спине и падала на грудь.