Даниэль Дефо - Приключения Робинзона Крузо. Перевод Алексея Козлова

У меня с первых же дней пребывания на острове хватило ума задуматься о тех временах, когда закончится порох, начнут иссякать силы и приблизится неминуемая старость с её болячками. И я искал решение, как мне тогда не лишиться еды и крова.

Впрочем, в некоторых вещах я был не так уж предусмотрителен. В первые дни мне совершенно не приходило в голову, что все мои бесценные огнестрельные припасы могут быть одним махом уничтожены или приведены в негодность, и какая-нибудь случайная молния в одно мгновение покончит и с ними, да и со мной, взорвав мой порох. Вот почему так сильно было моё потрясение, когда эта возможность разверзлась надо мной во время первой грозы.

И теперь, подойдя к моему намеренью описать моё безусловестное, препечальнейшее бытие на забытом богом острове, бытие, которому едва ли может позавидовать даже самый несчастный из смертных, бытие, которое вряд ли могло выпасть любому смертному, я с самого начала буду рассказывать о нём кропотливо и очень подробно, даже если вызову скуку у моих читателей.

По моему разумению, моя нога впервые ступила на землю проклятого острова 30-го сентября. Таким образом, случилось это в разгар осеннего равноденствия, в широтах, по моим прикидкам, где-то вблизи 9º 22́.

Едва прошло дней десять-двенадцать с тех пор, как я поселился на острове, как мне в голову ударила шальная мысль, что я близок к тому, чтобы потерять счёт времени! А ведь у меня нет ни книг, ни чернил, ни даже пера, и если дело пойдёт таким образом, очень скоро я буду путать, где у меня будни, а где – праздники! Чтобы избегнуть этого, я водрузил на том месте, где я десантировался на берег, большой, толстый столб, и торждественно вырезал на нём ножом, стараясь писать красиво: «Здесь моя стопа коснулась этого берега 30 сентября 1659 года». Надпись я прибил накрест к столпу. На гранях этого столпа я каждый день делал зарубки ножом, и после каждый шести маленьких зарубок у меня всегда следовала одна большая. Она обозначала воскресенье. Зарубки, которыми я означивал начало каждого месяца, были самыми длинными. Вот так на острове был устроен мой островной календарь, и так я отмечал дни, месяцы и годы!

Составляя пред вами список предметов, которые я стащил с корабля, я не указал множество всяких полезных мелочей, которые, хотя и не были очень ценны, но между тем сыграли мне очень хорошую службу. К примеру, в капитанской рубке я тогда нашёл склянки с чернилами, перья, ручки и бумагу, несколько (три или четыре) компаса, всякие астрономические приборы, подзорные трубы, свёртки географических карт и толстенные инструкции по навигации. Я забрал всё это на всякий случай и сложил в большой сундук. Я не знал даже, появятся ли обстоятельства, когда эти предметы понадобятся мне, или нет. Как ни сранно, мой собственный багаж содержал три роскошные библии (Я выписал их из Англии вместе с заказанными там товарами, и счёл нужным забрать с собой в плаванье) Несколько книг на португальском языке, три католических сборника псалмов и ещё какие-то неизвестные мне книжонки я тоже прибрал на всякий случай в сундук. Я совсем забыл сказать, что на нашем корабле из живности, кроме людей были две кошки и собака, со временем я вернусь к рассказу о них и их жизни на нашем острове, это очень поучительная, между нами говоря, история! Кошки прибыли на остров вместе со мной на плоту, а собака в первую же поездку на корабль сразу бросилась с корабля в воду и поплыла вслед за мной. Много лет подряд это был мой самый лучший, самый верный друг! Всё время она ходила за мной, как приклеенная и старалась не только быть полезной, но и на самом деле стала моим лучшим другом и слугой. Она стремилась тщательнейшим образом исполнять все мои приказы, и мне даже не пришлось кричать на неё, так она была исполнительна, и я общался с ней с не меньшим укдовольствием и пользой, чем с иными людьми! У неё, правда, был маленький недостаток – она не умела говорить на человеческом языке! Но чего кому-то не дано, тому не дано! Но потом оказалось, что это – пёс! Тут уж ничего не поделаешь! Итак, как я уже сказал, я притащил с корабля чернила, перья и бумагу. Вот эти предметы я экономил с особым рвением, и каждый день убористым почерком я записывал в дневник все мои поступки и впечатления. Как же велико было моё огорчение, когда вышли последние чернила, и древнюю традицию вести записи пришлось поневоле прекратить. Увы, я не мог измыслить ничего, заменяющего чернила. Моя фантазия оказалась слаба для изобретения такого предмета, как чернила. Я был огорчён и раздавлен моим собственным ничтожеством!

Вообще-то, честно говоря, хотя мои вещи и составляли огромную свалку, мне, тем не менее, кроме чернил и перьев, не хватало ещё уймы вещей. К примеру, у меня был страшный дефицит инструментов. Ни кирки, ни лопаты, ни заступа или чего-нибудь в этом духе у меня не было, в результате, мне нечем было ни копать, ни рыхлить землю, об иголке с нитками я мог только мечтать! С бельём у меня тоже была проблема, но я быстро научился обходиться без этих излишеств буржуазного быта, порой даже испытывая гордость за свой мужественный, осознанный аскетизм.

Из-за полного отсутствия инструментов, работа у меня шла невыносимо медленно, с постоянными затыками и остановками, и каждый шаг в этом направлении давался мне очень тяжко. Стыдно признаться, что только на строительство ограды у меня ушло не меньше года. Но как можно было обойтись без ограды, защищавшей моё жильё от всяких неожиданностей? Рубить в лесу толстые стволы, вытесать из них заострённые колья, притащить всё это из лесу к моей палатке – вы даже не представляете, сколько на это требуется времени и сил! Колья были страшно тяжелы, и я мог перетаскивать только один ствол зараз, и у меня порой уходило два дня на то, чтобы обтесать ствол, перетащить его, и только на третий день я умудрялся вбить кол в землю. Сначала я вбивал колья при помощи здоровенной деревянной дубины, и только спустя время вдруг вспомнил о железном ломе, который загодя перевёз с корабля, после чего я пользовался только этим ломом, хотя не скажу, что это нововведение доставило мне большое облегчение в работе. Конечно, это беспрестанное заколачивание кольев оказалось самой тяжёлой, кропотливой и нудной работой из всех, какие мне выпало делать на острове.

Но меня это ничуть не смущало, времени у меня было сверх всякой меры, никаких других дел, кроме постройки, у меня не было, и всё остальное моё время занимали долгие скитания по острову в поисках пропитания. Они-то и стали моим основным занятием, и в дальнейшем я только и делал, что слонялся по острову с ружьём.

У меня было масса времени для того, чтобы предаться рассуждениям о моём положении, и чтобы не упустить ничего из моих мыслей, я стал их подробно записывать, не потому, что был высокого мнения о них и стремился увековечить, не для того, чтобы когда-нибудь помочь людям, попавшим в подобное положение (не думаю, что таких бедолаг в мире было слишком уж много), а просто для того, чтобы излить терзавшие меня чувства и тем облегчить себе душу. И постепенно, сколь ни горьки, сколь ни безнадёжны были мои рассуждения, мой разум стал подвигать меня от полного отчаянья к умеренному оптимизму. Я утешал себя стандартным доводом, каким утешают себя все падшие, говоря, что моё положение могло быть много хуже! Я представлял себя посланцем мирового добра, сражающегося с силами мировго зла. Беспристрастный и холодный, одновременно заимодавец и должник, я подробно фиксировал испытанные мной горести, а напротив – всё отрадное, что случилось за мной.