Игорь Лукашенок - Другие люди

Цинтия остро чувствовала всю глубину пропасти, отделяющей поколение матери от её поколения. Мать всегда жила внешним, модным и продающимся. Поколению Цинтии стал важен внутренний мир, оригинальность людей и вещей, тайна судьбы. Иногда Цинтия завидовала односложности материнского мира, в котором не было ничего теоретического, отвлечённого. В то же время, Цинтия крайне дорожила своей особостью, которая заключалась в умении наслаждаться красотой обыденного, озарённого личными домыслами и фантазиями. И это свойство её натуры было для матери, привыкшей к показной яркости с обязательным привкусом богатства, вопиющим недоразумением и главным признаком инфантилизма нового поколения.

Общение Цинтии с матерью было только общением женщины с женщиной, в котором, как известно, постоянная настороженность и вынужденное лицемерие на корню убивают ростки доверия и теплоты. Они обе это понимали, но измениться не могли, так как упорно верили в свою правоту: мать – в правоту достатка, дочь – в правоту свободного выбора. Очередная их встреча не добавила к прежней истории взаимоотношений ничего нового, что давало им повод к лёгкому раздражению и тайне взаимной обиды.

– Как собираешься провести выходные? – спросила мать, вынимая из сумки зеркальце.

– Скорее всего, с книгой и чашкой чая.

– Цинтия, посмотри на себя и отложи книги подальше. С такой бледностью едут на выходные за город. В идеале – покупают тур в одну из стран Средиземноморья. Мы с отцом переживаем за тебя. Ты слышишь меня?

– Да, конечно, – произнесла Цинтия, словно проснувшись на мгновение.

– Не переставай быть красивой и желанной, встречайся с друзьями, улыбайся мужчинам…

– У меня нет твоей энергии.

– У тебя есть молодость и замечательная фигура.

– Разве этого достаточно?

– В наше время только это и ценят. А будешь много читать, будешь умничать… Ну, ты же понимаешь, что умных женщин мужчины побаиваются. Я понимаю, что расставание с Андреем …

– С Андреем я разобралась.

– Надо отпустить …

– Я уже отпустила.

– Цинтия, с тобой трудно говорить по душам.

– Мне трудно что-либо навязать.

В их нескладном разговоре возникла пауза. Потом мать пила чай и смотрела в окно только для того, чтобы не смотреть на дочь. Цинтия курила, включив вытяжку и радио, отстранённо наблюдая за матерью сквозь дым. Ей хотелось уйти вместе с дымом в кухонную вытяжку и не знать больше ни матери, ни этой квартиры, ни игры на арфе… Мать поставила на подоконник недопитый чай и стала собираться.

– Уже?

– Я обещала одной подруге …

– Тогда всё понятно.

– Цинтия, не проводи так много времени дома.

– Мама, я тебя услышала.

– Надеюсь.

Мать ещё давала какие-то советы, уже стоя в дверях, но Цинтия запретила себе её слушать и спряталась в заросли собственных мыслей. Теперь она твёрдо уяснила для себя, что одиночество – это единственно возможный путь к свободе.

8.

– Но ты же целовал её, не отрываясь, никого не смущаясь!

– Я представить не мог, что так может получиться …

– О, ты уже давно всё представил у себя в голове и только ждал удобного случая.

– Но она первая …

– Значит, ты её как-то спровоцировал!

– Возможно … Я не буду оправдываться… Она интересная, смелая…

– Красивая, да?

– Она …

– Ты не думай, что я не ждала от тебя измены. Ты был рождён изменником.

– Ты расстроена, вот и говоришь всякие глупости.

– Да, я очень расстроена, но головы не потеряла. Я благодарю Бога, что он не позволил мне окончательно в тебе раствориться.

– Цинтия, я чувствую себя виноватым, да… Но, знаешь, я не могу идти против себя только ради того, чтобы сохранить чьё-то спокойствие. Возможно, что когда-то я этому научусь… Мне двадцать один год. До тебя у меня было всего три девушки. Всего три, Цинтия! Если я теперь остановлюсь на тебе, предложу тебе, как говорится, руку и сердце, то поставлю на своей жизни крест. Мне хочется твёрдо знать, что впереди меня ждёт ещё много интересных женщин. И я буду всегда искать таких женщин, которым необходим новый опыт, которые не замыкаются на любви к одному человеку и хотят приключений. Цинтия, если хочешь знать, то мне нужны революционерки, готовые к подвигу и ничем не стеснённые. Признайся, что и тебе, как человеку с тонким воображением, хочется острых переживаний, а не покладистого муженька с двумя-тремя мыслями в голове и готовыми ответами на все случаи жизни! Возможно, когда нам будет лет по сорок, и мы неожиданно встретимся в одном из отелей Лазурного побережья, всё испытавшие и окончательно повзрослевшие, сегодняшний день и разговор покажутся нам лишь детским пустяком, над которым мы от души посмеёмся в компании новых любовников. Глупо сейчас, когда мы только входим во вкус ….

– Мне ясна твоя позиция. Но не думай, что я готова её разделить. Если человек вдохновлён эгоизмом, то он и других хочет обратить в свою веру. Оправдывая себя, он старается быть великодушным и заботливым. Он думает, что способен утешить своими фантазиями людей, которые ждут от него трезвых мыслей и глубоких чувств. Нет, я не собираюсь утешаться твоими детскими восторгами, не желаю слушать твоего красивого вранья. Мне больно и будет больно ещё долго.

– Ты хочешь расстаться?

– А ты оставляешь мне выбор?

– Я тебя ни к чему не принуждаю.

– Как, впрочем, и себя.

– Ты бы честно хотела, чтобы я корчил из себя хорошего мальчика?

– Нет, это глупо.

– Хоть на этом мы сошлись.

– Никогда не обещай женщинам того, чего не сможешь исполнить.

– Хорошо, постараюсь.

– Обещай!

– Я обещаю тебе.

– Теперь забери свои книги и уходи. Мне, как ты понимаешь, хочется побыть одной. Прощай.

На минуту в съёмной комнатке Цинтии повисла космическая тишина. Затем глухие шаги альтиста пересекли её по диагонали, на мгновение замерли и направились к выходу.

9.

Шквальный ветер пронизывал город, срывая рекламные щиты, поднимая волны песка и пыли, сшибая в полёте птиц. Цинтия спряталась в каменную арку и ждала погоды. Ветер, однако, не унимался и, как обезумевший дворник, неистово мёл улицы и площади, загоняя прохожих в подъезды и подворотни. Сегодня в центральной библиотеке города должна была состояться лекция известного немецкого философа и писателя Райнера Фюлле, который постиг прелесть мгновения и теперь пытался приобщить к этой фаустианской идее всю меланхолическую, утратившую чувство реальности, часть мира. Цинтия не знала, что заставило её согласиться пойти на эту лекцию. Она не верила в то, что за два с половиной часа можно вернуть человеку давно утраченный смысл жизни. И теперь, прячась от пылевой бури в арке и пытаясь дозвониться подруге, она уже злилась на свою поспешную сговорчивость.