Исайя Хэссел - Глаза богов закрыты

Я мог бы занавесить эту дыру, что обзывалась окном, и еще немного вздремнуть или просто поваляться. Потянуть бессмысленное время бессмысленного дня, но если я на эту дыру натяну какую-нибудь тряпку, то здесь станет слишком темно. Я не люблю, когда день или утро превращаются в ночь. Здесь и так слишком тускло. Так что лучше перестать откладывать начало этого длинного дня и начать его с безвкусного завтрака, что ждет меня на кухне. За стеной в темноте, скрывшись от утреннего солнышка, мать уже ждала меня, накрыв на стол.

– Уже проснулся? – она знает, что я не люблю вставать равно.

Каждый без исключения день передо мной на трехногий стол ставилась глиняная чаша, слегка треснувшая по середине. На завтрак – густая и серая масса, от которой у меня кишки сворачивались в узелочек. Даже не подозреваю из чего эта смесь сделана, да и знать собственно, не особо сильно хотелось. Боюсь, что, если узнаю – аппетит у меня пропадет навсегда, а у меня и так с ним очень туго. Смесь из того, что отцу удалось найти за предыдущий день редко вызывала у меня восхищение, а если быть честным, то никогда. Весь фокус состоял в том, чтобы проглотить эту, с позволения сказать, кашу как можно быстрее, а желательно и вовсе одним глотком. Есть все же хочется, так что выбирать не приходится. Горячим есть это практически невозможно, а холодным еда напоминала мне… глину. Да, именно глину. Думаю, это действительно хорошее сравнение. Лучшее. Делаешь несколько больших глотков, чтобы желудок не успел понять, что в него вливают, и живешь себе припеваючи почти до самого обеда. Хотя без моральной и физической подготовки любой все равно выплюнул бы всю эту кашу назад, обратно на стол. К счастью, к такому завтраку я уже привык. Иначе каждое утро меня бы ждала хорошая взбучка от матери или, того хуже, отца, которого в это утро за столом не было. Тоже вполне привычное явление. Наверное, пораньше ушел на болото, чтобы добыть на завтра еду. Такую же безвкусную, такую же серую, как и сегодня. Или бухать. Встать пораньше для него почти достижение, как и для меня.

Ежедневно повторялось практически все. Даже мелочи, самые глупые и тупые. Это само по себе ужасно угнетало, так еще в придачу рождалось нудное чувство будто живешь в каком-то полуразмытом сне. Постоянное непрекращающееся чувство дежавю, что так сильно сплелось с жизнью, превратилось в опасную и неадекватную норму. Словно так и должно быть. На самом же деле я понимал, что это полнейшее безумие. Живешь, и совершенно не понимаешь, что уже видел, а что еще нет. Все стало слишком одинаковым и однообразным. Впрочем, не стоит ничего придумывать – так было всегда. Лишь только сон – четкая граница между неотличимыми днями. Если бы не это единственное разграничение, я уже давно бы потерялся во времени и пространстве. Сидел бы на покосившейся лавочке и спрашивал бы у незнакомцев «кто я?», «что я?» и т. д. до тех пор, пока меня бы не убили. Отчасти из жалости, отчасти из-за лишнего рта, что пользы не приносит, а кормить нужно. Спасибо хотя бы и на том, что сплю я, как убитый. Хоть какой-то плюс.

Бросить вызов? Попытаться что-либо изменить? Самопровозглашенные бунтари умирают на следующий день после своего самопровозглашения. И такой расклад событий еще не самый плачевный. В противном случае их превращают в изгоев, с вечным клеймом «сумасшедший». Они оказываются полностью изолированы от общества, которому ни в коем случае нельзя мешать продолжать разлагаться. В итоге такие «сильные» личности, лишенные обычного нормального общения, ломаются и кончают жизнь самоубийством. Так что тише воды, ниже травы. Так и существуем.

«Пусть этот день как можно быстрее закончится» – мысль, что посещает меня каждое утро. Стоит только открыть глаза, а она уже засела в моей голове, и никуда не хочет оттуда убираться. Ну и пусть. Она мне почти что нравится. А еще к этой мысли можно добавить другую: «С головой закутаться в толстое, но холодное одеяло, с сильным запахом гнили. В темноте и полной тишине дожидаться, пока разум не окунется в приятные, а иногда не очень, сновидения». Выбирая между кошмарами и однообразием бесконечно длинных дней – я выберу кошмары. По крайней мере они избавят меня от почти смертельной скуки и позволят скоротать немного времени своей никому не нужной жизни. Единственный, непохожий на все остальные день стал возвращаться ко мне ночами в странной вариации кошмара, и я не могу понять с чем это может быть связано. Мне уже совсем не страшно. Ну или почти. Страх практически полностью себя исчерпал, но не в полной мере. Скоро он окончательно и навсегда уйдет из моей жизни. Но даже если я перестану чувствовать страх вовсе, в точности, как в моем сне, мне бы все равно не хотелось, чтобы этот сон продолжал ко мне возвращаться. Пусть уходит вместе с ним.

– Ешь быстрее, – ее дрожащий голос выдает ее. Она чем-то раздражена, а я не для того пораньше встал, чтобы попасть под ее горячую руку. – Твои дружки тебя уже заждались, а я никуда не отпущу тебя, пока ты все не съешь. – теперь понятно почему она раздражена. Моих «дружков» мать недолюбливала и совершенно не скрывала это, но все же была рада, что я хоть с кем-то вожусь.

Вот черт! Как я мог забыть? Сегодня, именно у этого самого дня есть все шансы, чтобы тоже стать особенным. Въесться в наши воспоминания, и возвращаться в страшных снах. Ибо мы, отчасти глупцы, отчасти безумцы, собирались нарушить главный родительский запрет. Я о нем уже говорил. Детям запрещено далеко уходить от своего дома. Если быть точнее, свобода нашего перемещения ограничивалась одной лишь нашей улицей, состоящей из двух десятков домов, расположенных друг напротив друга. Четверть из них заброшены или непригодны для проживания. Что в общем-то одно и то же. Так, ладно! Пришла пора прекратить витать в облаках и наконец-то прикончить этот завтрак, пока он окончательно не превратился в ледышку. И что, спрашивается, может быть важнее завтрака? Каждое утро мне хотелось плюнуть в лицо того человека, который эти слова впервые произнес. Пусть они встанут у него поперек горла. Приятного аппетита? Звучит как проклятие или оскорбление, а может и слишком злостный сарказм. Непростительный в данном случае.

Почему нам запрещалось уходить с нашей улицы и зачем вообще мы решили этот запрет нарушить? Все очень легко. Чем дальше ты находишься от дома, тем больше шансов, что ты уже не вернешься. Про это я тоже, кажется, говорил. И не только потому, что тебя сожрут несуществующие монстры. Нет, люди намного страшнее и опаснее всех призраков и мутантов вместе взятых. Почему же мы тогда решили уйти гулять намного дальше, чем нам разрешено? А самое главное – куда? Вторую часть вопроса придется ненадолго отложить, а насчет первой… возможно потому, что запретный плод всегда сладок. А возможно и потому, что это все равно рано или поздно случилось бы. Не станем же мы вечно сидеть под родительским крылом, внимая все, что они нам внушают. Видимо, именно так мы взрослеем. Всякие игры надоедают или становятся неинтересными. Обычное хулиганство уже не приносит былого удовольствия, оно превратилось в обыденность. Изо дня в день мы повторяем одно и тоже, и нам это окончательно осточертело. Мы оказались заложниками скуки, и она требовала от нас, чтобы мы нарушили запреты. Мы не долго боролись. Сдались. Из двух зол выбрали ту, в которой еще не были. Возможно, это выйдет нам боком. Но мы же не дураки. Мы все рассчитали. Час туда, час обратно. Там мы пробудем не более двух часов. Два часа – это самый предел, иначе можем не успеть до темноты. Тогда-то нам точно влетит. Да еще как следует.