Лариса Шкатула - Обратная сторона личной свободы

Но он бы не понял, почему у такой молодой и на вид успешной герлы такое похоронное настроение.

За один день, что мама была в городе, Людмиле показалось, будто они успели сблизиться, как никогда раньше, и теперь она, успокоившись и поняв, что не так уж одинока, будет жить дальше с песней по жизни.

Но мать уехала, и на неё опять навалилась тоска. Рыжий, наверное, сказал бы: «Идет нормальный процесс, переоценка ценностей».

Парень с лопатой между тем внимательно посмотрел на неё и сказал:

– Тогда, может, хотя бы имя своё скажете солдату, чтобы он мог засыпать с ним на устах.

Она, не сдержавшись, фыркнула. Но просьбу выполнила:

– Людмила.

– Да, – зачарованно протянул он, – с таким именем можно не только засыпать, но идти в атаку и сражаться на турнирах… Мила. Мила-я, ты услышь меня-а…

Такой вот приколист.

– А меня Дмитрий. Дмитрий Князев.

Он стоял внизу, в траншее, опершись на лопату, и, не скрываясь, оглядывал её с ног до головы.

– Так я пойду? – неуверенно спросила Люда, почувствовав от его взгляда почти робость. Можно было подумать, что он вдруг приобрёл на нее такое влияние, что она даже разрешение у него спрашивает. На свободное хождение по улицам, между прочим.

– А давайте завтра встретимся? – предложил он.

– Здесь?

Сказала и подумала, что определенно в его взгляде есть что-то магнетическое. Она будто сама не своя, лепечет глупость всякую.

– Почему – здесь? Можно и возле фонтана у «Авроры». В шесть часо.,

«Аврора» – кинотеатр, подле которого стоит скульптура девушки в шинели, с ружьём. Её почему-то тоже называют Авророй. Поскольку эта скульптура поставлена здесь ещё во времена Советского Союза, то символизирует она, очевидно, зарю коммунизма. Правда, сейчас никто об этом не задумывается. И молодежь привычно назначает возле неё свидания.

Парень, вспомнив о чём-то, помрачнел. И пояснил для неё:

– Если, конечно, прапорщик опять не привяжется.

– Пятнадцать минут я подожду, – сказала Люда, проникаясь сочувствием к солдату.

– Это правильно, – согласился он, – международная норма ожидания. Только обычно я никуда не опаздываю, а уж после пятнадцати минут точно не приду.

Но сладилось у него, как видно, с прапорщиком, потому что Димка пришёл вовремя. Минута в минуту. Вообще они одновременно подошли к месту свидания с двух сторон.

Посмотрели друг на друга, одновременно хмыкнули, а потом и рассмеялись. Они сразу начали общаться будто на одной волне. У Людмилы никогда такого не было. Ни с кем. Даже с Рыжим. Чтоб вот так, с одного взгляда чувствовать одно и то же.

До встречи с Димкой – Дмитрием Князевым – у Людмилы случилось много чего плохого. Откуда бы в её жизни взяться хорошему, если у неё не было ни постоянного жилья, ни близких людей? Вон даже родную мать будто заново обретала. Да и то с натугой, сопротивляясь неизвестно почему.

Когда она рассталась с Переверзевым, то была так опустошена – не горем, нет, разочарованием в жизни, в мире, который не принимал её с распростертыми объятиями, а только пинал без устали, словно она была какая-то отверженная. Неудачница. Несмотря на наличие родственников, как будто одна на свете. От подобных мыслей ей просто жить не хотелось. Разве она хуже всех? И вообще, за что ей такая судьба?

Даже мама приехала к ней всего на один день. Как будто за один день можно было решить все её проблемы.

Рассказав матери в общих чертах, как та предлагала, о своей жизни, Люда почти ничего не рассказала.

Например, как она опять появилась в той самой компании, из которой почти без потерь сбежала когда-то. Там она могла найти себе утешение. И нашла. Да так «удачно», что спустя некоторое время поняла, что беременна.

К кому было идти? Кто помог бы ей найти хорошего гинеколога?

Как сказала одна из ее приятельниц:

– Не королева, пойдёшь на общих основаниях.

На общих не хотелось. Слишком высок, по мнению Людмилы, был процент женщин, после первого аборта не могущих больше родить. И она обратилась к Рыжему.

Конечно, он был ещё студентом третьего курса, но у него уже имелось столько знакомых в медицинских кругах, что он мог решить почти любую проблему с чьим-то здоровьем. Разве что, кроме особо сложных случаев, вроде рака четвертой стадии.

К тому же он встречался с дочерью профессора медицины, специалиста, нейрохирурга.

Рыжий говорил о профессоре с придыханием, а о его дочери как бы между прочим. Будто она его почти не волнует. Что, однако, Людмилу не могло обмануть. Его интересовали оба члена семьи – каждый по-своему.

Удалось ему, безродному, проникнуть в закрытое элитарное общество врачей, в котором они обычно стояли плечом к плечу и могли чуть расступиться только для самого одаренного, каким и был Рыжий.

Но свою бывшую девчонку он не забыл. Не из таких был Рыжий, чтобы от друзей отказываться.

– Залетела? – понимающе качнул он головой. – Эх ты, дуреха! Говорим мы вам о контрацептивах, говорим, а вы…

– Кто это вы и, кто – мы? – окрысилась на него Люда.

– Мы – это врачи, – ничуть не смутился он, – а вы – глупые девчонки, которые не думают о будущем. Теперь ты хочешь, чтобы я позаботился о твоём будущем. Ну, чтобы эта опаснейшая операция – не в смысле сложности, а в смысле стресса для молодого организма – прошла благополучно…

– Слушай, Рыжий, кончай, а? Вот уж не знала, что ты станешь таким занудой. Ты не забыл, что я заканчиваю то же училище, что и ты, и, между прочим, уже фармацевтом работаю. По ночам…

– Крутая, кто же спорит, ещё какая крутая. А за помощью к старому другу прибежала?

– Не мог не упрекнуть, да? Если не можешь, так и скажи!

– Кстати, о птичках, в пятом роддоме твой бывший приятель Гном работает. Могла бы к нему обратиться, у них хорошая база, – заметил Рыжий; он всё понимал. – Но с другой стороны, ты права. Лучше заплатить и горя не знать, а то потом наверняка упрекнут… Эх, Тимошина, ты со своей гордостью так и останешься простой медсестрой…

– Понятно, простая медсестра уже не может тебя интересовать! – разозлилась она и кинулась к выходу. Рыжий со смехом поймал её за полу халата.

– И в самом деле, как была гордячкой, так и осталась! – хохотнул он, не давая ей вырваться. – Уже и пошутить нельзя.

– В каждой шутке есть доля шутки! – ответила она его же присказкой.

– Да помогу я тебе, помогу! – заверил он. – У тебя как с деньгами?

– Найду. – Людмила сжала губы.

Она будто чувствовала. Оставила часть собранных из разных источников средств для НЗ, в том числе и деньги, которые мать перевела ей на день рождения – семнадцать лет. Запретила себе их брать, даже когда нужно было где-то жить. Она даже приятельницам говорила, что денег у неё нет, не потому, что была жадиной, а потому, что интуиция говорила ей: деньги оставь на всякий случай!