Алексей Тенчой - Новеллы. Второй том

В общении с людьми Тимур невольно начинал различать, где человек хитрил, обращаясь к нему, где недоговаривал, где его вдруг прошибала искренность, и что за намерение крылось подчас за самыми благими человеческими желаниями. Но что двигало им самим, почему его собственные реакции на поведение людей так разнились, он понять не мог. «Других поначалу видеть проще, – пояснял дед Аким. – Себя будешь замечать в самый последний момент, ум твой изворотлив, от юности горделив и не готов еще уступить чистому виденью. Будь терпелив и гибок, как ивовый прутик – он тонок, прочен и долговечен. Иначе только сильное потрясение тебя спасет».

Тимур примчался к деду накануне. По вечерам старик долго читал. Тимур не знал языка, на котором были написаны книги деда, а тот говорил, что пока не время его учить. Он вообще не говорил о том, что не пригодилось бы человеку именно в данный момент. Потому вечерами они почти не видели друг друга, а утром дед брал внука с собой на ежедневную аскезу.

С рассветом они выходили в горы, поднимались к ближайшей реке, петляя километров пять по узкой извивающейся тропе, окунались в воду, если это можно так назвать – речушка была быстрой и холодной – и дед погружался в чтение молитв в тени растущего рядом бука. Тимур же устраивался неподалеку, ложился на траву, закидывал руки за голову, и мерные гортанные звуки молитв деда уносили его в такие глубины, о которых он и подумать не мог. Иногда там не оказывалось ничего, кроме блаженства, а иногда и само блаженство растворялось, словно таяло в этих звуках. Он приходил в себя, когда старик, улыбаясь, расталкивал его, как маленького. Это было похоже на то, как мама темными зимними утрами пыталась добудиться его в школу. Тимур хотел спросить, что это за состояние, и что делает в это время дед, но более насущные вопросы перебивали своей важностью, и он все откладывал и откладывал на потом.

Вскоре они спускались к нехитрому, но неизменно вкусному завтраку, который готовила Любовь Григорьевна. Тимур рассказывал студенческие истории, которых за время обучения скопилось много, обсуждал городские новости, много шутил и веселил иногда приходивших на завтрак гостей из соседней деревни. И после этого, наконец, можно было расспросить деда обо всем, что терзало неделями, а отпускало лишь в те мгновения, когда Тимур был у горного бука, либо после таких вот долгих разговоров вдвоем, как сейчас на туевой аллее.

– Дед, есть еще один пациент. Я думал забыть, но она не дает покоя. Ко мне неделю назад девочку привели. Милая такая, но не разговаривает, – все мускулы в теле Тимура напряглись, так он не хотел выдать истинных чувств, но ему не удалось это сделать, и он продолжил: – Ей лет пять, красота ее детская, но жгучая, даже обжигающая. Глазами вперилась в меня, я аж укол в груди почувствовал. Есть в ней что-то такое, от чего меня в дрожь бросило. Я не смог ее рисовать, боюсь, даже по памяти не получится. Только вижу ее образ, и в груди начинает колоть, словно иглу в сердце вонзают.

– Хм. Это хорошо. Твоя чувствительность повышается. А что ее родители? – нахмурившись, спросил дед.

– Мать умерла, когда девочке три года исполнилось, погибла при странных обстоятельствах, отца нет, ее воспитывают отчим и бабушка, мать матери, у той такие же глаза-стрелы, видно внучка от нее взгляд взяла.

– Что они от тебя хотят?

– Предлагают двухкомнатную квартиру мне в городе купить, если нарисую девочку с другими глазами и смогу вылечить ее безмолвие, – потупив взор, договорил Тимур.

Дед остановился и задумчиво посмотрел на внука. Казалось, его взгляд дотянется до бездонной пропасти тех глаз, что были напротив. Он будто и не на Тимура вовсе смотрел, а скользил по внутренней стороне его затылка, читая его мысли, как книгу.

– Ты согласился?

– Я взял паузу, чтобы подумать.

– Ну, думай-думай пока, перед твоим отъездом поговорим об этом, – дед Аким резко развернулся и пошел в сторону дома.

Неделя в имении пролетела стремительно, как и всегда, безмятежно, но насыщенно. Дни здесь никогда не бывали пустыми, бездельными. У всех распределены обязанности по хозяйству, которые исполняли с серьезным спокойствием и внимательностью.

Старый Аким давно не брал новых пациентов и почти все свое время старался посвящать внуку. После того разговора в аллее они не обмолвились ни словом о девочке, по работе с которой Тимуру предстояло дать ответ ее родным. Но это совсем не значило, что они не вспоминали о ней.

Каждый по-своему обдумывал происходящее: старик – услышанное, Тимур же пытался разобраться во внутренних ощущениях. Последние ночи ему снились тревожные сны с кошмарными видениями, которые никак не запоминались, но о чем-то сигналили, словно предостерегали его. Просыпаясь, он ощупывал и осматривал живот, ему казалось, что на нем образовалась огромная рана, которая начинает кровоточить. Это чувство было таким ярким, что Тимур не сразу верил своим глазам, которые упрямо доказывали, что с его животом все в порядке. Он не хотел беспокоить деда, поэтому, чем ближе был день отъезда, тем мрачнее и неразговорчивей он становился. Старик же, напротив, вел себя как ни в чем не бывало, на его лице внезапно поселилась легкость, и даже глубокие складки, перечертившие лоб морщинами в тот день, когда у него на руках умер сын Аким, как будто слегка разгладились.

– Дед, я возьмусь за эту девочку. У меня такое чувство, что я должен что-то сделать. Я пока не знаю, как, и поможет ли это ей, но я хочу попробовать, – внутреннее чутье говорило Тимуру, что дед скажет об опасности этого мероприятия, станет его отговаривать, приведет кучу доводов, но он был настроен решительно.

– Я знал, мой мальчик, что твое любопытство возьмет верх над чувством самосохранения и вековой мудростью, и ты не сможешь ему противостоять. Но именно любопытство ведет к развитию, хоть иногда и нежеланными для некоторых из нас путями.

– Дед, я не понимаю, давай сегодня без загадок!

– Знай, что каждый человек, обратившийся к тебе за помощью, помогает, прежде всего, тебе самому. К нему нельзя относиться иначе. И если ты испытываешь хоть каплю страха или неуверенности в том, что делаешь для него, отложи это и посмотри своему страху в лицо. Страх будет убегать и рисовать тебе скверное будущее, будет искать малейшую пылинку в твоей душе, чтобы, зацепившись за нее, обдать тебя еще большей грязью. Он будет находить самое слабое или самое напряженное место на твоих струнах и присылать того, кто непременно сможет их порвать… Ты можешь защитить себя лишь одним способом – ежедневной, ежечасной, ежесекундной уборкой и проверкой всех своих струн. Пока у тебя не останется ни струн, ни потайных углов, где может скопиться мусор.