Алексей Тенчой - Новеллы. Второй том

Рассказы обрастали новыми подробностями. На городскую площадь, где Тимур все еще продолжал собирать заказы на обычные портреты, потянулись толпы людей. Многим вообще не нужны были ни исцеление, ни картины. Они хотели своими глазами увидеть парня, который словно холодным душем окатил этот высохший от летнего зноя городок.

Тимур устал. С одной стороны, ему надоела шумиха вокруг него – даже дома преследовали больные и здоровые люди, хотя здоровыми их трудно было назвать… «Ну какой разумный человек попрется к незнакомому художнику за волшебной картиной?» – говорила Элеонора Давыдовна, в очередной раз объясняя просящему принять его в десять вечера, чтобы приходил утром.

– Ты же не «скорая помощь», чтобы по ночам лечить их! – эта фраза уже предназначалась Тимуру, который периодически забывал о том, что ему иногда нужно есть и спать.

Желание испытать свои способности разъедало его изнутри и вместе с накопившейся усталостью наваливалось то внезапным раздражением, то непробиваемой апатией, то невероятной работоспособностью, после чего художник-целитель мог упасть на кровать и не просыпаться сутки, а то и больше. Наконец, Элеонора Давыдовна и Людмила Анатольевна решили, что так дальше продолжаться не может.

– Что тебе говорил дед перед отъездом? – спросила Тимура мать, которой он ничего не рассказывал с тех пор, как с ним произошел тот обморок. – Он должен был сказать что-то такое, что помогло бы тебе сейчас, наверняка ты забыл или не придал его словам значения. Вспомни, сынок! Иначе ты опять заболеешь! Прошу тебя!

Тимур сидел за столом, сжав руками лохматую голову. Он давно не стриг волосы и теперь оброс так, что был похож на взрослого домовенка. Мягкие и в то же время очень мужские черты лица делали его обворожительным, даже когда он был в неухоженном виде. Это играло немалую роль в его растущей популярности. Тем не менее, образу не хватало чего-то, что убрало бы наносное мальчишеское.

– Надо было, Людмила, раньше его к деду Акиму отвезти, может, сейчас бы он не сидел тут весь в сомнениях, прячась от толпы заказчиков, – угрюмо проворчала Элеонора.

– Что сделано, то сделано, Элеонора Давыдовна, чего уж теперь меня попрекать, – отрезала Людмила и снова повернулась к сыну: – Сыночек, что сказал тебе дед?

– Да много чего рассказал…. Про отца сказал, про наказание, про дар! Мне надо к деду! Точно! Я поеду к деду, пусть он меня научит, что я должен делать с ними! Как он различает: кому какой прием применить, как вообще принимает их, что делает. Может, мне их и вовсе рисовать не надо.

Тимур схватил на всякий случай сумку с красками, накинул легкую кофту и побежал к двери. Но вспомнив об очереди, поджидавшей его за дверью, вернулся в комнату. Подошел к окну, прикинул расстояние до росшей под окном березы и прыгнул, ловко схватившись за ближайшую ветку руками, потом повис на ней и спрыгнул на землю. «Все хорошие люди живут на втором этаже», – улыбнулся Тимур, вспомнив, как они с друзьями шутили в детстве, и, довольный собой, быстрым шагом направился к шоссе ловить машину…

– Болезнь – это результат греховности, грешного поведения, – методично объяснял Тимуру старый Аким, глядя на солнце.

Они сидели на той самой лавочке в центре сада, где в прошлый раз Тимуру стало плохо от неожиданно свалившейся правды о его таланте. Вперед аллейкой уходили высокие туи, позади, словно зонтик от солнца, свисали ветви старой яблони.

– Дед, я к тебе за советом приехал, а ты мне лекцию про человеческие пороки читаешь! – Тимур нетерпеливо поерзал.

– Да ты без этого знания ни одной линии своей кистью не проведешь! – обычно спокойный, Аким не сердился, но упрямое невежество внука расстраивало. – Если бы твоя мать тогда не забрала тебя, ты бы сейчас не задавал мне вопросов. Но что было, то было. Таков и мой крест.

– Дед, что мне делать с ними? С чего начинать? – Тимур умоляюще посмотрел на старика, предприняв очередную попытку выманить спасительный магический рецепт.

– Да не с ними делать надо! С собой делай, тогда с ними само собой происходить будет. Слушай меня и запомни: первой идет нравственность твоя, а твои мысли затуманены не пойми чем, оттого поступки не честны, да и не чисты. Ты сейчас ни о теле своем не заботишься, – дед кивнул в сторону пачки сигарет, выглядывавшей из кармана брюк внука. – Ни о душе. Вот, куришь, алкоголь пьешь. Ты же женат, а уняться не желаешь, ни одной юбки не пропускаешь. И силы расходуешь, и жизнь свою сокращаешь. А коли нет сил на собственное здоровье, разве ты сможешь другого человека здоровым сделать?

Тимур молчал. Где-то в глубине души он понимал, что ведет себя нелепо. Но все это казалось неважным. Он никогда особенно не задумывался о чувствах Наташи или Марины, да и в своих собственных не стремился разобраться. Он не испытывал ни к одной из них ни особенной привязанности, ни душевной близости. И вместе с тем остро желал почувствовать это. Но будто кто-то за него поставил на всех его желаниях крест.

– Твой отец старался излечить человека, очень много грешившего. Он знал, что это ему не по силам, но не смог победить свое желание. Упрямство. Коварная штука – гордыня. Знаешь, как займет трон в твоей голове, так не слезет с него, до последнего. Нужно быть очень внимательным, чтобы не перепутать истинные возможности с собственной навязчивой идеей.

– Дед, но ведь есть какие-то приемы. Особые приемы, я имею в виду, – Тимур так выделил слово «особые», что старик невольно улыбнулся.

– Я не колдун, мальчик. А магия – она от слова «могу», «мочь» происходит. «Могу» совладать с собой. В ладу с собой жить. А ты можешь?

Тимур задумался. Курить он бросал раз пять, если не больше. С Наташей хотел расстаться, да не смог, потому, что квартира тёщи большая и комфортная, не хотелось возвращаться в убогую мамину хрущевку. Да и искать, усилия прикладывать не особенно желал.

Дед посмотрел на Тимура так, что у него по телу побежали мурашки. Дедовы мохнатые белые брови почти закрывали глаза, но взгляд прожигал насквозь. Казалось, он все мысли человека наперед знал. «Зачем он задает мне вопросы? – думал Тимур. – Ведь я чувствую, как он копается в моих извилинах, а может, и в самой душе…»

В этот момент на туевой аллее показалась женщина с подносом в руках, на котором стоял графин с буровато-красной жидкостью и двумя чашками. Тимур вопросительно посмотрел на деда. В прошлый раз он был так занят собой, что и не заметил, что дед живет не один. О нем с теплом и великим добродушием заботилась пожилая, но для своего возраста очень симпатичная женщина с привлекательными чертами лица. Невозможно было даже предположить, сколько ей лет. Она шла легко и естественно; ничего, кроме простоты и материнской заботы не было ни в ее взгляде, ни в жестах. Впрочем, седина во вьющихся волосах и проникновенно-мудрые глаза заставили Тимура предположить, что она была ненамного моложе деда.