Анна Бардо - Тень Мануила

– Постой-постой, но как эти твои цистерны связаны с человеком, за которым ты сегодня гонялся?

– Вот то-то и оно, Леон, – сказал Хасим, вновь затягиваясь. – Здесь я должен посвятить тебя в одну тайну, о которой пока не слишком-то хочу распространяться…

Откуда-то из-за спины Хасима появился трехцветный кот, по всей видимости нырнувший в кальянную через матерчатый полог за его спиной. Хасим взглянул на кота, потом как можно ближе наклонился ко мне и произнес настолько тихо, насколько мог, будто бы кот пришел его подслушивать:

– Две недели назад я обследовал одну полуразрушенную цистерну, которой уготована участь стать котлованом для здания автосервиса… И, представь себе, я нашел в ней клад, относящийся, по моим предположениям, к XV веку!

От волнения у меня перехватило дыхание.

– Нет, ты не думай! Это не какие-то там монеты, которые периодически находят россыпями то здесь, то там. Я обнаружил кое-что поинтереснее: запечатанная бутыль из-под вина, в которой был рукописный текст… манускрипт.

– Манускрипт?.. – В голове у меня все куда-то поплыло.

– Ну да… рукопись…

Пожилые мужчины, что-то живо обсуждавшие за соседним столом, громко рассмеялись, и смех их, казалось, тут же растаял в повисшем над нашим столом облаке кальянного дыма.

– Я был страшно удивлен, что этот пергамент так хорошо сохранился в глиняном сосуде, запечатанном сургучом. Это, по всей видимости, как и многое в Константинополе, чистая случайность.

– Но что же? Что это за рукопись? Что в ней?

Хасим вместо ответа сделал еще несколько затяжек, выпустив из ноздрей кальянный дым.

– Я пока не знаю, Леон. Ее предстоит расшифровать и провести ряд исследований… Но вот что меня крайне настораживает: похоже, в Стамбуле эта рукопись может кое-кому очень не понравиться… Кое-кому особенно религиозному…

– Религиозному? – растерянно переспросил я.

– Да, – кивнул Хасим. – Хотя до конца я ни в чем не уверен…

– И ты думаешь, что этот человек, – кивнул я в сторону кладбища, – особенно религиозен?

– Не знаю, Леон… Есть такая вероятность… Однако пару дней назад он, или, может статься, кто-то другой, перевернул мой номер в гостинице вверх дном…

Я испуганно посмотрел на него. Темным пятном последние его слова начали расползаться поверх всех остальных судорожно всплывающих в моей голове мыслей…

– Кто-то искал эту рукопись у тебя в номере? Религиозные фанатики?

– Откуда мне знать – визитки они не оставили… – Он опять задумчиво затянулся. – Я не склонен думать, что какие-то люди перерыли мой номер из религиозных соображений… Но я совершенно уверен, что они искали рукопись.

– Почему?

– Потому что в номере имелись ценности, но все они остались на месте, а рукопись я там не держу. И если быть честным, то я начинаю побаиваться этих людей: не исключено, что они ни перед чем не остановятся…

– Но почему ты решил, что это может быть связано с религией?

– Пока не хочу тебе говорить, но у меня есть опасения на этот счет…

Было уже очень поздно, и мы оба устали от затянувшегося разговора. Глаза воспалились от тяжелого воздуха, наполненного дымом, голова болела. Мы расплатились с официантом и вышли из кальянной в прохладный, но уже совсем не такой ветреный весенний вечер, медленно становящийся ночью.

– Ты думаешь, тебе действительно стоит опасаться этого человека? – спросил я. – Но ведь должны же быть цивилизованные способы прекратить все это… Может быть, тебе стоит заявить в полицию?

– Черта с два, Леон! Что я скажу стамбульской полиции? Что занимался незаконной археологией и нашел несусветную древность, которую не собираюсь оставлять в Турции из соображений ее же сохранности?.. Знаешь, это только поначалу Стамбул кажется заманчивым и прекрасным городом, но увы, при ближайшем знакомстве он весьма опасен и местами даже отвратителен… Ладно, поздно уже, Леон, завтра созвонимся, – оборвал он сам себя.

Мы наскоро попрощались и разошлись, но потом, когда я прошел всего несколько шагов, мне вдруг нестерпимо захотелось обернуться и проводить взглядом Хасима в его модном черном тренче с испачканным грязью рукавом… Я все представлял себе, как в этом же модном плаще он проникает на едва охраняемую стамбульскую стройку, чтобы побывать в цистерне и найти в ней клад…

«А откуда он вообще знал, что там клад?» – пронеслось у меня в голове, и я собирался уже догнать его, чтобы задать этот вопрос, но Хасим завернул за угол, и я решил, что спрошу об этом завтра. И что-то недосказанное так и повисло между нами в холодном вечернем воздухе…

Я побрел в сторону своей квартиры, и шагам моим аккомпанировали рольставни и составляемые друг на друга стулья последних закрывающихся магазинов и кафе, а на душе между тем было совсем не весело. Отчего-то я все время оборачивался, проверяя, не следит ли за мной та самая высокая мужская фигура, что выскочила из кустов на кладбище.

Весь тот вечер и все следующее утро тревожные мысли не давали мне покоя, да и обещанного звонка от Хасима все не было…

Ближе к полудню я уже забеспокоился и позвонил ему сам. Напряженная тишина в трубке сменилась протяжными гудками, после которых знакомый насмешливый голос произнес записанное приветствие: «Вы позвонили Хасиму Рахману, но в данный момент он, скорее всего, вбивает основы греческой филологии в головы сотни несчастных оболтусов. Пожалуйста, оставьте после гудка свое сообщение, и он обязательно с вами свяжется».

Если бы не вчерашний разговор, я бы посмеялся над его шутливым сообщением и оставил что-нибудь в том же духе в ответ. Но теперь, после всего того, что Хасим рассказал мне, я не мог найти себе места.

Экскурсии я провел в тот день скомканно и едва дождавшись конца работы, решил сам дойти до маленького отеля в двух шагах от Святой Софии, где всегда останавливался, по его словам, Хасим. Погода стояла ясная, и тут бы радоваться долгожданному теплу после вчерашнего промозглого ветра, но по дороге в гостиницу к горлу моему то и дело подступал ком сомнений, в голове вертелись дурные мысли, и в каждом прохожем, в каждом продавце каштанов и жареной рыбы я стал видеть нечто враждебное и недоброе, чего раньше не замечал.

Средней руки отель, каких в туристическом Стамбуле великое множество, находился в угловом здании почти напротив цистерны Базилики. Стеклянные двери, вестибюль с претензией, неизменный хаммам с услугами массажа где-нибудь в подвале, а внутри, должно быть, тесные дешевые номера, где, кроме тебя и твоего чемодана, вряд ли что-то поместится.

Увидев, как от входа в отель отъезжает полицейская машина, я начал волноваться еще больше. Меня пробрала мелкая и неприятная дрожь: неужели все, о чем мне вчера рассказал Хасим, надо было принять всерьез и сообщить обо всем в полицию? Неужели ирония, свойственная нам обоим, и мне, и Хасиму, помешала разглядеть реальную опасность?