Анна Бардо - Тень Мануила

Дело в том, что рукопись представляет собой древний текст, наделавший в свое время (примерно в пятнадцатом веке) достаточно много шума, и сейчас ему уготована, вероятно, не самая простая судьба. Текст этот ставит под сомнение то, во что многие предпочитают верить. В Стамбуле находка моя может наделать много шума, и я не стал бы предавать документ огласке без определенных лабораторных исследований. Так что моя кафедра в этом смысле место наиболее безопасное: там я всем могу доверять.

Это письмо могут перехватить, и как бы сильно я ни надеялся на русский язык, мне приходится соблюдать осторожность. Поэтому действия, которые тебе нужно совершить, чтобы найти рукопись, могут показаться несколько странными, но пойми: у меня нет другого выбора.

Чтобы найти то, о чем я говорю, тебе после получения этого письма нужно без промедления найти массажный салон «Роксолана» неподалеку от улицы Независимости (не удивляйся, что пишу эти названия по-русски). Там ты закажешь сеанс массажа у девушки с драконом. Только массаж. Хотя заведение предоставляет и другие услуги… Этой девушке я доверяю как самому себе. Так сложилось… Я бы и рад рассказать тебе подробнее, кто она и откуда я ее знаю, но, боюсь, на это у меня уже нет времени.

Я дал ей твою фотографию. А ее основная примета, как ты уже понял, – дракон. Если ты ее увидишь, ты поймешь, о чем я. Девушка даст тебе дальнейшие инструкции.

Как только ты получишь документ, немедленно садись на поезд и уезжай в любом направлении. Тебе придется ехать именно на поезде: если полетишь на самолете, рукопись может пострадать от перепадов давления и температуры (все-таки 500 лет не шутка), к тому же ее обязательно найдут в твоем багаже, и к тебе, скорее всего, появятся вопросы на границе, хотя ничего противозаконного ни ты, ни я не совершаем.

В европейских поездах багаж почти никогда не проверяют, а если и проверяют, то ищут в основном наркотики, которых ты, я надеюсь, не держишь. Можно было бы перевезти рукопись в Рим на автомобиле, но ты его, насколько я знаю, не водишь.

Заранее спасибо тебе за помощь. Она действительна неоценима!

Напоследок хотел сказать тебе, что много в жизни встречал разных людей, но такого огня в глазах, как у тебя, при виде портика, оставшегося от храма Полиевкта, не видел больше ни у кого. Очень хочу надеяться, что этот огонь не погаснет. Кстати, я немного позаботился о твоем будущем, отправив твои весьма неплохие статьи в наш научный журнал, и почти на сто процентов уверен, что их опубликуют.

Заранее прошу у тебя прощения за все те неприятности, в которые я тебя втянул. Надеюсь, ты все поймешь.

Удачи тебе!

Мелкая дрожь, которая била меня, пока я все это читал, заставила трепыхаться и тот несчастный листок бумаги, который я держал в руках. Если бы в этот момент кто-то смотрел на меня со стороны, то, наверное, подумал бы, что я держу не бумагу, а оголенный провод и меня бьет током. Я перечитывал письмо снова и снова, вертел бумагу в руках, подносил к свету: обычный гостиничный бланк, название совпадает с названием того отеля, где я был сегодня утром. Почерк торопливый и неаккуратный. Не то чтобы Хасим слишком спешил написать письмо, скорее почерк отражал его темперамент: за его несколько восточной внешностью скрывалось все что угодно, кроме буддийского спокойствия.

У меня всегда было ощущение, что Хасима постоянно беспокоит что-то, о чем он предпочитает умалчивать, о чем говорить стесняется или боится. Будто бы он всячески обходил какую-то запретную тему, но какую именно, я догадаться никак не мог. И вот тут я, похоже, понял, что это была за тема: отношения, которые связывали его с девушкой с драконом… С драконом… Весьма экзотично и вполне в его духе!

Я перечитывал строчки послания снова и снова и никак не мог поверить в то, что Хасима больше нет в живых. Слишком живо было написано само это письмо. Я буквально видел Хасима, как будто он сидит напротив меня, усмехающийся, ироничный, прячущий за этой иронией свою тревогу, поправляющий запонки на рукаве, убирающий свой белый платок в карман пиджака, смущающийся… Живой!

Способен ли я выполнить то, о чем он меня просит? Времени, чтобы подумать, к письму не прилагалось. Напротив, там было сказано «без промедления», что, в общем-то, не оставляло мне никакого выбора. Поэтому, перечитав письмо, вероятно, уже в десятый раз, я положил его в карман, сложил в рюкзак кое-какие вещи (первое, что попалось под руку, – думать совсем не хотелось), поспешно запер дверь, вышел в темноту ветреной ночи, и намечавшийся дождь, и пошел туда, куда меня отправило прощальное послание от, пожалуй, самого странного человека в моей жизни. И во всяком случае, это было гораздо лучше, чем сидеть в комнате, уставившись в одну точку.

Истикляль-каддеси, которую Хасим в своем письме окрестил улицей Независимости, встретила меня весенней толпой туристов всех национальностей, с удовольствием делавших все, что предлагала им эта квинтэссенция стамбульской жизни, не обращая никакого внимания на поднявшийся ветер и ничего не зная о смерти моего друга… Ярко-одетые, довольные жизнью туристы и местные катались на старинном красном трамвае, покупали причудливую уличную еду и сувенирные джезвы, мельницы для перца, чашечки с тюльпанами, разноцветные вязаные шапки и прочую сувенирную белиберду. Они пили кофе в кофейнях, из которых доносилась восточная музыка, фотографировались на площади Таксим и рядом с воротами Лицея Галатасарай… Только я был чужим на этом празднике. И чем пестрее становилось вокруг, тем глубже я погружался в свою меланхолию и тем скорее мне хотелось отсюда сбежать. До этого дня я не то чтобы любил район Таксим, но относился к нему снисходительно. Здесь было что-то современное, веселое и романтичное. Развлекательное. Однако теперь мне было вовсе не до низменных радостей, обещанных неоновыми вывесками, восточной музыкой и продавцами дондурмы. Хотелось поскорее свернуть на нужную улицу и скрыться от этой развеселой суматохи ресторанов, магазинов и кафе.

Пока шел, думал о Хасиме… Кто он вообще такой, этот Хасим? Я ведь и не знал никакого Хасима еще несколько месяцев назад. А теперь вот не только знаю, но даже иду черт знает куда по его предсмертной просьбе. Предсмертной… Да от него ли вообще это странное письмо?.. Опять недосказанность… Ведь вчера вечером, несмотря на кальянный дым, от которого кружилась голова в кладбищенской кофейне, хотелось говорить еще и еще. И если бы я знал, что случится с ним после того, как мы расстались, я бы так и слушал его байки до самого утра, и, возможно, это спасло бы ему жизнь…

Как же я успел привыкнуть к тому, что у меня есть собеседник, с которым можно обмениваться интересными мыслями, даже когда его нет рядом, и воображать, что бы он мог ответить. Да, пожалуй, в моей голове уже поселился свой внутренний Хасим, и удивительно было то, что этот новый «жилец» никуда не собирался уходить даже после известия полученного утром…