Никита Рязанцев - Апокалипсис Всадника

Я искра в бесконечности светил. Я сделаюсь звездой. Я знаю, кто я есть, куда иду – я знаю.

Хосе Лопес Портильо. «Пирамида Кетцалькоатля»

Лучшие книги, понял он, говорят тебе то, что ты сам уже знаешь.

Джордж Оруэлл. «1984»

Все вы, населяющие вселенную и живущие на земле! смотрите, когда знамя поднимется на горах, и, когда загремит труба, слушайте!

Исаия (18,1)

Матрица повсюду. Она окружает нас. Даже сейчас она с нами рядом. Ты видишь ее, когда смотришь в окно, или включаешь телевизор. Ты ощущаешь ее, когда работаешь, идешь в церковь, когда платишь налоги. Целый мирок, надвинутый на глаза, чтобы скрыть правду.

The Matrix

Среднее максимальное давление прикуса взрослого мужчины – около семидесяти килограммов. В особо запущенных случаях все сто сорок. Клац-клац-клац, кастаньетами отбивают дробь зубы. Нервный тик. Бух-бух-бух, топают ботинки по лестнице. Сорок четвертый размер, рост сто восемьдесят, вес семьдесят два. Плоскостопие. Широкоплеч, но сутул.

Разжиженный свет поэтажных светильников ковыряет трещины в потолке и надписи на заляпанных краской стенах. На подоконниках лестничных пролетов мерзнут запыленные фикусы, сухие алоэ и обозленные суровым северным климатом кактусы. Я спускаюсь с десятого этажа прямиком в преисподнюю. На самом дне, там, где стиснули челюсти и спят друг на друге вповалку реликтовые скелеты почтовых ящеров, за запертой дцать лет назад темной клетью, где томятся в вечной тоске и неволе ведра и швабры, за девятыми вратами типового многоэтажного ада номер четырнадцать меня ждет тот самый. Мой лучший друг, Онже. Он всегда появляется вовремя, мой старый добрый злой гений.

Прежде чем отворить дверь и шагнуть в пропасть двора, черным квадратом намалеванного в овраге между проспектом Вернадского и Кравченскими прудами, я уже знаю, что меня ждет на выходе. Ночь, редкий свет фонарей и стоны осеннего ветра, сдирающего с деревьев последние лохмотья летней одежды. Длинные тени скрадут площадку возле подъезда, но засиженный мухами светильник над притолокой вырежет из монолита тьмы известково-бледное лицо Онже. И начнется конец.

В конце будет слово. Слово будет у Бога. И это слово будет ЧТОРАЗОМПУГЛЫ.

***

Куплена пару недель назад по доверенности, онжина волга выглядит неброско, но хитро. Тудымские номера, антенна для спутниковой связи, на лобовике висит пропуск в закрытый дачный поселок. Государственный триколор и золотое тиснение с волшебными буквами «Управление Делами Президента».

– Кто такие? – сощурившись, Онже наблюдает за жизнью двора сквозь лобовое стекло. Из моего подъезда гуськом выпадает стайка сисястых коммандос в полной боевой выкладке. С десантной сноровкой они набиваются в салон тонированной «шестерки». Таджикские секс-работницы обитают здесь не менее полугода, человек двадцать в одной квартире. Пока одна половина ездит по клиентам, другая принимает гостей на дому.

– Так-так, а это кто? Сутеры? – почти не глядя Онже сноровисто забивает косяк ганджубасом. Мелкого зеленого крошева в боксе хватит на пять-шесть папирос. – А это? «Мамка» ихняя?

На этот раз Онже ошибся. Это Гадкая бабка. Время час ночи, но старая милицейская лазутчица упорно пасет свою собачонку. С интересом вглядывается в недра проституточьего транспорта и с подозрением посматривает в нашу сторону.

Гадкая бабка выводит гулять свою шавку по пятьдесят раз на дню. Когда бы ты ни вышел на улицу, когда бы ни возвратился домой – в семь утра, в полчетвертого пополудни, в три часа ночи, – она подстерегает тебя возле подъезда и фотографирует взглядом профессионального сексота. Раньше Гадкая бабка пыталась допрашивать меня прямо в лифте: откуда я пришел, к кому направляюсь, и вовсе – зачем я. Когда старушенция примирилась с тем, что в этом доме я живу лет пятнадцать, то стала подозревать во мне шахида безмолвно.

– Гадкие бабки – это общегосударственный эксперимент, понимаешь? – ухмыляется Онже. – Их еще при совке вывели как вирус в пробирке. Со времен товарища Кобы эта мутка пошла: в каждый подъезд внедрить по профессиональному стукачу!

В исполнении Онже доля правды всегда разбавлена юмором в разных пропорциях, чтобы можно было в любой момент «съехать на шутку». Так легче выжить, если постоянно общаешься с людьми, готовыми в любой момент тебя схавать за неосторожно оброненное словцо.

Сам я сам ничуть не верю, что Гадкие бабки, как прежде, на службе: режим давно рухнул. Лишь в силу привычки они подглядывают из окон или бродят возле подъездов, кутаясь зимой и летом в бесформенные польта на чебурашьем меху, пряча вывалянные антенны седых волос под байковыми платками и изучая жизнедеятельность окружающих сквозь увеличительное стекло бифокальных очков. Пользы от их наблюдений нет даже участковому, иначе жилые дома не превращались бы на глазах в публичные.

– А как думаешь, почему участковый в этот бордель не влезает? – закончив манипуляции, Онже передает мне туго набитую папиросу. Взорвав косячок, я лениво распластываюсь на сидении и вытягиваю конечности, насколько позволяют размеры салона. Не дожидаясь моих вариантов, Онже сам отвечает:

– Мусора весь этот бизнес контролируют, понимаешь? Главные сутенеры практически все отставные мусорилы. А действующие сотрудники их крышуют. Тему конкретно под себя подмяли. Кто под ними работать не хочет, тех рейдами накрывают. А по телику потом распинаются, мол тут притон накрыли, там накрыли, понимаешь? А реально по Москве таких бардаков – тысячи, и все под ментовской крышей.

Мои соседи, недовольные тем, что родной подъезд превратился в притон, о том, что рассказывает Онже если и не знают, то наверняка догадываются. Однако чем расстраиваться по бесполезному поводу, куда надежней, спокойней и добропорядочней усесться вечерком перед вральником и пустить томную слюнку, глядя сериалы про честных ментов и талдыча древнее советское заклинание «моя милиция меня бережет».

– Весь криминальный бизнес конкретно силовики поделили, – констатирует Онже. – Казино, автоматы, шпилевые, вся игровая тема – под гэбэ. Контрабанда и конфискат – под таможней. Наркота под ОБНОН. Ну а че по мелочи, погрязнее – бедламы там всякие, шлюхи, этим мусорская шелуха занимается, понимаешь?

Некогда мне довелось пообщаться с парой-тройкой людей, уволившихся из милиции. Целенаправленно устроившись в органы правопорядка, на новой работе ни один из них не протянул дольше года. О своем неудавшемся опыте недотепы отмалчивались. А если удавалось разговорить, рассказывали забавные вещи о неофициальной служебной обязанности вымогать взятки у задержанных, крышевать лохотроны и доить мелкую уголовную шушеру, чтобы затем относить фиксированную долю начальству. О зарабатывании «палок» путем подбрасывания задержанным героина в карман и освобождении от ответственности вымогателей, мошенников и насильников.