Александр Димидов - Четыре унции кофе

В ближайший уик-энд мы, как обычно, отправились загород.

Она сидела рядом со мной, взбалмошная, в цветастом платье и платке, который гармонировал с ее солнечными очками, но все же более подходил для прогулок в кабриолете. Маскировка, подумалось мне. Она рассказывала, как выручала утром соседского кота, застрявшего в заборе на заднем дворе. Жестикулировала и смеялась. Мы почти проехали всю Вебстер стрит. Но перед 16 улицей я вдруг перестроился и погнал назад. Хлоя, непонимая, смолкла.

– Что-то случилось? – спросила она. – Мы что-то забыли?

Я взглянул на нее с улыбкой, которая больше напоминала издевку. И ничего не ответил. По Buzz FM передавали «Walking on Broken Glass» Энни Ленокс, вещь, которую она любила. Я сделал погромче. Потом ей позвонил кто-то из подруг и очень меня выручил минут на пять, избавив от объяснений. Она опомнилась, только когда я припарковал машину на Роквелл авеню.

– Приехали, сказал я.

Она вышла и огляделась по сторонам.

– Я, кажется, была в этом доме, – неуверенно произнесла она.

– Правда?

Я изобразил удивление:

– Ну, пошли.

И я взял ее за руку и повел мимо студии Филис на второй этаж, так же, как несколько месяцев назад она вела меня в библиотеку дома, который купил ей Генри Кэмпбелл.

Едва мы вошли, я поволок ее в спальню. По дороге, взвигнув, она едва не сломала каблук. Я даже не дал ей раздеться. Толкнул на кровать. Задрав платье, я стянул с нее трусики, приспустил свои джинсы и первый раз засандалил без всякий прелюдий. Она лежала на животе, впившись розовыми ногтями в мою постель. Я наяривал, придавив ее сзади. Она стонала. Я ускорился. Под напористым действием моих толчков матрас стал наползать вперед, и ее голова начала стучать о спинку кровати. Мне было плевать. Ей тоже. В последний момент я едва не опоздал, но все уже успел выйти и забрызгал ей вырез на спине до самых волос.

– Что это было? – промурлыкала она.

Единственная туфля, наконец соскользнула с ее ступни на ковролин. Я потянулся к тумбе и надергал пару клинексов из коробки, стоявшей у изголовья. Наконец, смахнув рукавом блейзера пот со лба, я ответил:

– Гайдн, сюита ля бемоль, часть первая.

Так и не повернувшись, она спросила:

– А сколько всего там частей?

– Три, – сказал я. – А может, четыре. Не помню. Поживем – увидим.

Нужно было вернуться к машине за продуктами. Я натянул джинсы и оставил ее в спальне одну. К счастью, по дороге никто из соседей мне не попался, вид у меня был ошалелый, как после дури. Отголоски студенческой поры.

Пару часов назад мы собирались на пикник в мотеле. Согласен, корявое выражение. Хотя, по сути, все то же самое, только внутри, а не снаружи. Как еще это назовешь? Мотник? Или пиктель? Два стандартных пакета из «Хай-Ви» уже никак не похожи на виноградные корзины, в которых томились фрукты и ветчина на опушке Булонского леса. Пусть их. Меньше романтики, но голод и молодость те же.

Когда я вернулся, она успела оправиться и сидела в кресле гостиной. Видимо, перед этим, бросив взгляд в зеркало, она поняла, что прическу после моей внезапной атаки уже не спасти. И довершила урон, расправив волосы.

– Значит, – сказала она, загадочно оглядываясь по сторонам, – здесь ты живешь.

Я опустил пакеты на мраморную столешницу:

– Как ты догадалась?

Она хмыкнула, улыбнувшись:

– Мило.

Я ничего не ответил, потому что жирный соус для монгольского бифа с грибами и луком предательски протек из картонной коробки. Бог с ним, с рисом, но он попутно залил десертные булочки и даже блестел на упаковке заветных китайских печений. Что теперь будет с желаниями? – подумалось мне.

Пока я накрывал на стол, она по-хозяйски прошлась от ванной комнаты до спальни, задержалась в гостиной, рассматривая надписи на СD дисках из моей коллекции.

– Ты слушаешь Скрябина? – донеслось из комнаты.

Я перелил соус в пиалу, чтобы немного подогреть в микроволновке. Рис был еще теплым. Но лучше было разложить его по порциям, избавившись тем самым от запачканного картона.

– Я слушаю все, – крикнул я, – но под настроение.

Потом добавил пару вилок (мы обходились без палочек принципиально), ложку для соуса, салфетки. И зажег большую восковую свечу в центре подноса.

Когда я медленно вплыл, она восхищенно причмокнула.

– Что будешь пить?

На улице уже горели фонари. Я опустил жалюзи по дороге к бару. За волшебной полукруглой дверцей в свете вмонтированных ламп и зеркал красовалась золотая мечта любого университетского алкоголика. Остановились на Odette Estate урожая позапрошлого года. Потом мы сели друг напротив друга. Я разлил вино. В колеблющемся пламени свечи она была особенно прекрасна. Рис (оба вида) пошел на ура в комбинации с фруктовым салатом. Бифф был просто восхитителен. Сладкий зеленый перец добавлял ему особой пикантности. Но креветки… Креветки способны творить чудеса. Я понял это, когда, поцеловав ее долго и страстно, не отпуская, оторвал от стула и перенес на софу.

Мы боролись за право первой скрипки. Она была слишком настойчива, и я уступил. Она брала реванш. Грубо, без сантиментов, отдавшись чистой механике. Скачками это не назовешь, скорее, верховой прогулкой. На скачках лошадь летит галопом, и всадник почти не касается седла, а вот если пустить ее рысью, тогда при правильной посадке наездница выполняет ритмичные движения тазом. Нечто подобное проделывала и Хлоя. Она не спешила, чтобы не сбить шаг. Мы прогулялись примерно до северных околиц и финишировали одновременно.

Лежа на кровати, она стала вслепую шарить рукой в сумке:

– Надо позвонить Чаку.

– Отдышись, сказал я. – И потом не факт, что ты попадешь домой сегодня .

Мы вспомнили при десерт. Я поставил блюзовые композиции, негромко, но уверен, что Эндрю за стеной одобрил бы мой выбор. Она стала кружиться в такт. Обнаженная и взъерошенная. Я удалился в ванную. Вернувшись, присоединился к ней. Мы танцевали голышом, прижимаясь друг к другу. Мы пили вино.

Она рассказывала, как Трейси привезла ее с собой к Филис.

– Она позволила вам войти? – удивился я.

– Да, и даже провела экскурсию.– Трэйси хотела увидеть все, что у нее было.

– И как, – спросил я, – было что посмотреть?

– О, там полно скульптур. Все стены в сплошных полках и все заставлено. Она разрешила фотографировать. И вообще оказалась вполне милой бабулькой. Правда ей, по-моему, нездоровилось. Выглядела она как-то неважно. Ну и в квартире – сам понимаешь, творческий беспорядок.

– Ну да, кивнул я. – А чего же ты не поднялась?

– Куда? К тебе? – она улыбнулась, прищурившись. – К абсолютно незнакомому мужчине?

– А что, – парировал я, – могла бы эдак запросто, по-соседки. Прийти и трахнуть. И, кстати, Трэйси с собой захватить.