Виктор Ананишнов - Изнанка матрешки. Сборник рассказов

Они ещё некоторое время говорили каждый о своём, пока, наконец, не остановились и с удивлением не посмотрели друг на друга.

– О чём это ты, – недовольно и неприязненно спросил Мазков.

– Кровать нужна! – грубо выкрикнул Корчагин.

– Это ещё зачем? Я тебе про Фому, а ты мне про кровать… Воробьёв требует заявку. Чтобы к вечеру…

– Сергей Владимирович! – верещащий голос Славиной перекрыл все другие звуки. – Мамм объявился! Один!

– Кровать нужна! – крикнул в лицо опешившему Мазкову Корчагин, убегая от него на зов Татьяны.

Программа в программе.

Фоки встревожились. Хранительница Даров и Порядка посылала их через ущелье арахов к Солнцу. Не всех, но часть бессмертных должны были повести Хемы, и тоже не все.

Чёткое перестроение рядов – привилегия фоков. Из общего Покрывала Единения Курители выдернули прозрачный листок, размяли его, удлинили, побрызгали на него из курил. Новое Покрывало Единения спрятало под собой группу бессмертных, окружённых Новыми.

Пришло время. Хемы зажгли костры и плюнули в них.

Из отвесной стены ущелья вывалился арах, просверливший её насквозь. Арах упал тяжёлым валуном в один из костров. Полежал, греясь в его пламени, заворочался. Кострище обволокло его и вместе с ним припало к стене и пробуравило её. Фоки, посланцы за Солнцем, двинулись следом по образовавшемуся туннелю.

Хлам бился в истерике, Индевлад бездействовал. Мамм не отвечал на вызовы.

Выведенный из себя Хлам, заговорил:

– Впереди я. Тогда это я на я. Нонсенс!

Индевлад обрадовался словам Хлама, но не понял смысла сказанного, кроме, пожалуй, первой фразы.

– Если можешь, покажи, – попросил он.

Розоватая перегородка, всё время висевшая перед Индевладом, опрозрачилась. И он увидел: Хлам, в котором он сидел, упирался в другого Хлама, такого же громадного и аляповатого.

Так вот что означало «я на я». Может быть, подумал Индевлад, и я на я? Потому спросил:

– Кто им управляет?

– Ты, – сказал Хлам.

– Угу, – Индевлад задумался. – Покажи меня. Того.

– Он во мне.

– Это я в тебе, – напомнил Индевлад.

– Он во мне тоже. Это – ты.

– Угу, – вновь сказал Индевлад, подражая Селянинову, тот любил угукать. Но так ничего и не понял. Ему даже показалось, что он вообще запутался во всех этих «я на я».

– Объяснить можешь?

– Могу, но у неков кризис. Подождём.

– Долго ждать будем?

– Неки знают.

– Угу…

Дорога к Солнцу – нелёгкая дорога.

Бессмертные мужественно пряталась под Покрывалом Единения, и монолитным образованием внедрялись в просверлённое арахом отверстие. Новые крепили строй, Хемы расположились согласно распоряжению Хранительницы и поплёвывали на следы, мол, ушли, и отверстие теперь не только ни кому не нужно, но по нему кому-либо заказано ходить.

Беспокойство неков росло. Сильные Фигуры зачастили и в последнее время появлялись непредсказуемо. А ведь каждая такая Сильная Фигура – явление, приносящее новое: надо менять поведение, отвечать за прошлое и, вообще, становиться другими, в корне не похожими на самих себя.

А в принципе, неки жили одной идеей – помочь Наблюдателю. Но с самого начала их осознанной деятельности, начала, которого они не ведали, их постоянно отвлекали от основной деятельности Сильные Фигуры. Они появлялись и то крепили ряды, то их тасовали, а порой и уничтожали. Проводили непонятные картины погибших Грёз в ущелье Ползунов.

Неки испокон своего века как избавление ото всех бед ожидали с нетерпением прихода Солнца, но оно сюда по непонятной причине не заглядывало, потому что провал, образованный Лакуной в Программе оказался слишком глубок. А выйти из Лакуны неки не могли, ибо их Предназначение в Будущем прогнозировалось именно в Лакуне.

Так и получилось, что вместо них вокруг Наблюдателя вертелся Мамм – это хитрое и изворотливое порождение Преисподней. Невесть что возомнили о себе Хламы. Мало что возомнили, так стали самовоспроизводиться, и отмежевались от неков.

Всё, всё шло не так, как было записано… Кем?.. А это был секрет. Не неков, а того, кого они ожидали. А ожидали они прихода Очень Сильной Фигуры. Уж она-то сделает… укажет… выведет…

Мамм вытянулся в торпеду и на реактивной тяге ринулся жаловаться.

Вначале его целью была Хранительница. Она и только она всё знает и поможет. Но чем ближе он подлетал к скале, под которой Хранительница облюбовала себе Чертог, тем меньше у него оставалось желания с ней встречаться и даже, он прислушивался к себе, да, да, такое слово родилось у него, даже связываться с ней расхотелось.

Он проанализировал своё состояние и понял – Хранительница его не поймёт. Мало того, чего доброго проверит и тут же найдёт, что он вовсе не Подарок и Порядком не предусмотрен, а возник как некое исчадие Преисподней. Так что жаловаться надо не у Хранительницы, а у Преисподней.

Самоанализ и открывшееся откровение озадачили Мамма. До того он был уверен в своём предназначении Помощника Наблюдателя. И поступал как Помощник. И нравилось ему быть Помощником.

Однако всё это было не более чем самообманом. Надо теперь пересматривать убеждения, а кому такое нравится?..

Программа.

– Плакал твой Помощничек, – сказал Ветров и задал Татьяне вопрос: – Он может членораздельно объяснить своё поведение? Почему он бросил Индевлада?

– Может, но не хочет. Он жалуется на неков. Те, якобы, его оскорбили и подменили.

– Да, характерец у него. Это ты его наделила таким. Не хочу… Жалобится вот.

– Нет, Игорь. Я ни причём. Это он сам приобрёл. Они все там что-то приобрели. И мы для них уже не создатели, – печально сказала Татьяна.

– И Индевлад?

– И он! – отрезала Татьяна, чтобы прекратить неприятный ей разговор.

Она была обеспокоена не только поведением и положением Индевлада, но и состоянием Вовочки, устроенным спать на столе. Вовочка стонал во сне и пытался что-то говорить.

Иногда несколько слов удавалось понять. И Татьяна большую часть времени проводила с ним, чтобы не пропустить сказанного.

– Как тут, Танюша, дела? – услышала она вдруг вкрадчивый голос.

Она обернулась и увидела рядом Мазкова. Вероятно, удивление на её лице проявилось так явственно, что Мазков отпрянул от неё. Было от чего удивиться. Никогда ещё начальник отдела так не обращался к ней. И она терпеть не могла, когда её называли Танюшей или Танечкой. О том все знали.

– Шипящее, тоненькое и противное обращение! – говорила она. – Никто не смейте меня так называть! Лучше Танькой зовите.

Мазков так и не услышал ответ на свой вопрос и пошёл вдоль дисплеев, за которыми трудились сотрудники лаборатории. У стола Ветрова он остановился, и что-то зашептал ему на ухо, отчего у Игоря стало вытягиваться лицо от отпадающей челюсти.