Дэн Пласкин - Лазерный гусь

– Вы же уже читали, – продолжал спрашивать тот. А следователь при этом старался не дышать. Но с его грузным телом это давалось совсем непросто. И Борька постоянно слышал сопение.

Борька на реплику адвоката ничего не ответил. Он уже углубился в чтение. Закончив читать, Борька сделал вывод, что ничего не придумано, написано все верно, но вот только не все, что он говорил. Например, не было ни слова о научном эксперименте. А ведь это же ключевой момент! Именно в результате этого и произошло несчастье. Конечно же, такой протокол разбудил много противоречивых чувств в Борькиной душе.

– А где же тут про эксперимент, про лазер? – удивленно спросил он у адвоката.

– Про лазер написано в другом протоколе, у инспектора ГИБДД, – не колеблясь ответил адвокат. – А здесь, в протоколе, только сегодняшний допрос.

"Допустим", – подумал Боря. Всё равно странно, какая-то недосказанность получается. Однобокость.

– Где должна стоять подпись? – спросил он.

– Там, где проставлены галочки, – ответил за адвоката следователь.

– Но ведь тогда останутся пустые строки, – заметил Боря.

Следователь с адвокатом переглянулись. От Борьки это не ускользнуло, но виду он не подал. Ему уже становилось ясно, что здесь что-то не то. Следователь странный с первой встречи. А теперь еще и адвокат.

– Молодой человек, – начал по своему обыкновению раздражаться следователь, – Вы считаете, что разбираетесь в следственных документах лучше нас? Если со всем согласны, то подписывайте.

А Борька вопросительно взглянул в лицо адвоката, мол, что ты скажешь по поводу пустых строк?

Адвокат опять нашелся:

– Понимаете, Борис Сергеевич, это обычная процедура. У сотрудников очень мало времени, а работы очень много. Приходится потом заканчивать оформлять различные бумаги, в том числе и протоколы. Уже после допроса. Чтобы не задерживать и не волновать задержанных лиц. Ведь ваша вина ни в чем доказана, а значит, и нервировать вас не стоит. Вам же лучше, если вас быстрее отпустят из кабинета в… в… – тут он не нашелся что ответить.

– Обратно в камеру? – иронично подсказал Борька. – Я вас понял. Я подпишу. Я уменьшу вашим следователям объем работы.

И он подписал. Свой автограф и число поставил ровно в тех местах, где заканчивался текст следователя и везде, где только мог добавил от себя: "Информация неполная. С текстом не согласен".

Вечером приехала мать. Боря увидел ее усталые покрасневшие глаза. По всему было видно, что она плакала. Все тот же ненавистный следователь был рядом с ней и присутствовал во время всего свидания. Отсутствие адвоката только подтвердило Борькины догадки, что пользы от него никакой.

– Боря, как же так?.. – начала мама и осеклась, комок подкатил к горлу, она не сдержалась, потекли слезы.

– Постарайтесь успокоиться, садитесь сюда, – на удивление очень вежливо предложил следователь. Он налил ей воды.

Мама отпила из стакана, это подействовало, по крайней мере, она перестала плакать.

– Боря, что случилось? Почему ты здесь? – спросила она.

– Мама, не волнуйся. Скоро со всем разберутся и меня отпустят. Это ненадолго, – при этом Борька скосил глаза на следователя. Тот и бровью не повел.

– Боря, мне сказали, что ты совершил, что-то очень… Очень недопустимое, – она снова заплакала.

Борька вопрошающе взглянул на следователя. Но тот сидел с каменным лицом и в ответ на Борькин взгляд вновь пододвинул воды его матери и опять сказал:

– Ольга Павловна, выпейте еще воды. И не спешите делать выводы. Вина вашего сына не определена. Нам требуется еще очень многое выяснить.

"Надо же! Как он вежливо заговорил!" – удивленно отметил про себя Борька. "Хорошо же он умеет перекидываться. Даже и не скажешь, что может превратиться в коршуна и играть, словно с мышью."

– Боря, отец очень волнуется. Здоровье совсем подводит. А тут на беду еще это… – она зажала мокрым носовым платком рот, но удержалась и не разрыдалась. – Ты же его знаешь, он теперь будет только и думать о тебе. Скажи, что нужно, я привезу, или скажу кому, что надо.

Следователь сидел не вмешиваясь, но, разумеется, внимательно вслушиваясь в каждую фразу.

– Отцу скажи, что мой эксперимент, о котором я ему рассказывал, показал удивительные результаты, – сказал Борька. – Он должен помнить об этом эксперименте. Скажи, что это связано с тем лазером через кристалл. Ну, а чем помочь, я даже пока и не знаю. Зависит от того, поверят мне или нет, – и Борька многозначительно посмотрел на следователя.

Следователь хранил молчание и каменное лицо. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Впрочем, лицо было такое оплывшее, что мускулам было сложно на нем дрожать.

– Сынок, всё скажу, – продолжала мать. – Но как это может помочь? Может еще кому-то сообщить? Куда-то сходить?

Борька задумался. Последний разговор с профессором Громовым лежал в памяти тяжелым грузом. Раньше он всегда звонил ему без стеснения, если дело касалось научных изысканий. А сейчас не хотелось снова обращаться по сугубо личной проблеме. Да и чем он может помочь?

– Нет, мам, больше ничего не надо, – сказал он.

Свидание подходило к концу. Следователь поднялся, тем самым приглашая Ольгу Павловну тоже встать и пройти к выходу. Мама опять расплакалась и с приложенным ко рту платком пошла к двери. В дверях она обернулась в последний раз взглянуть на сына. У Борьки защипало в глазах, до того мама показалась ему одинокой, а сам он еще больше одинокий. И вот уходит она. А когда же они снова увидятся? И показалось Борьке, что встреча будет еще не скоро, ох как не скоро. Он в отчаянии крикнул:

– Мама! Громов! Ему скажи!

Дверь закрылась. Мать его не услышала.

Когда Борьку ввели в камеру, там уже находился щупловатый на вид человек с азиатскими чертами лица. Он сидел на нарах. Борька поздоровался и, только взглянув на него, тут же отметил сходство с тем загадочным чукотским продавцом талисманов, разве что бородки не было. Зато усы были такие же. Да и сам азиат оказался общительным и ничуть не угрюмым. Ну, точь-в-точь Борькин Пеликен! Впрочем, в его лице немало было и арабского.

Незнакомец, судя по поведению, уже не в первый раз оказывался в подобных местах. Поинтересовался, как кормят, как охрана, не сильно ли бьют?

– Вообще не бьют, – в ответ удивился Борька. И тут же искренне спросил: – А что? Такое бывает?

И азиат весело расхохотался.

– Эх, дружок, поскитайся с мое, всякое будет. Я сам с Таджикистана. Молодой был, вот как ты. Бедно жили. Потом Союз распался, война началась. Совсем тяжело, не хотел я воевать. Да и где правду сыскать на той войне? Побежали мы в Китай. Казалось, близко, пересидим, переждём войну. Не один я был, много таких. Взяли нас и поместили в лагерь. В палатках жили. Кормили так себе: рис, да лапша. Да и та рисовая, – таджик тут снова рассмеялся. – Потом слух пошел, что упекут на фабрику и будешь там вечно жить. Лучше, чем у себя дома, не будет. Куда же опять бежать? На родине войне и края не видно, а Россия далеко. И что же я сразу сюда не подался?! А в Китае девушку одну встретил, тоже беженка. Сроднились, появился у нас сынишка. Что-то думать надо. И решили, что надо в Россию идти. Дернулись к границе, не получилось, вернули. Возвращали нас, я уже и не помню сколько раз. Потом решил, что одним не уйти. Стал спрашивать, кому хочется. Оказалось, не мало нас. Собрали денег, дали кому надо. И перебросили нас в Киргизию. А тут, говорят, уже вам ближе будет. И оставили среди гор. А мальчонка малой совсем, года еще не было. Так на руках и несли. Жена моя совсем извелась: молока своего мало. В итоге люди разбрелись кто куда. Я решил, что надо переждать, где-то окрепнуть. Пришёл на одну кошару, ферма по-вашему, и попросил работу. Полгода скотину у них пас, а жена по хозяйству помогала. Изредка хозяин приезжал. Хороший оказался человек. Сказал, платить не будет, но сможет отправить в Россию. Но до России не довез. Оставил в Казахстане. И на том спасибо. Но как же тяжело нам было после наших гор в казахских степях! А назад возвращаться глупо. Долго добирались до России потом. Где и кем я только не работал: коров пас, Астану строил… А уже и дочке первый год. Надо где-то оседать, не все же время кочевником маяться.