Евгений Саржин - Морские люди. Пираты медного века

Плот, качаясь, медленно поворачивался к берегу.

Когда они, после долгой борьбы с прибойной волной, насквозь мокрые и окончательно вымотанные, наконец, вытянули плот на сушу, дневной свет погас окончательно. Вечер еще не был темным, но уже скрадывал очертания вдалеке, и люди Калкид опасливо оглядывали землю, к которой пристали.

Неровный берег, усыпанный галькой и камнями крупнее, местами невысокие скалы подходили прямо к полосе прибоя, чуть дальше светлела тонкая полоска песка. Деревья, не доползшие до воды несколько десятков шагов, темнели в надвигающихся сумерках. Под их кронами было темно – свет полностью гас среди листвы. Мыс, на который они правили, теперь слева от них – узкий и каменистый, он разбивал волны, образовав что-то вроде заводи.

Вечерний ветер понемногу крепчал, становилось зябко. Сползшие с плота мужчины, все еще голые и измученные, оглядывались по сторонам, неуверенно топчась на месте.

– Это лишь Большая земля, – громко сказал он, – Харак, Шакри, Кицл, пройдите по берегу, найдите место, где можно добыть воды!

– Здесь могут быть люди, – ответил ему кто-то.

– Мы не видели ни селения, ни лодок, но возьмите с собой топоры и дротики. И смотрите иногда на море, не видно ли людей Гвеча. Чорех, возьми ветки, сколько осталось, собери, если нужно, и разведи огонь на мысу. Надо показать им, где мы.

Приказы звучали привычно, немного рассеяв страх людей перед вечерней пустотой незнакомого берега. И вскоре трое мужчин, двое из которых несло дротики и один – топор, двинулось вдоль берега, а юноша с глубоким шрамом на щеке уже тащил охапку веток вверх по камням на мыс.

Скел оглянулся.

– Камеш? Где ты? Вижу. Иди сюда, – последние слова он сопроводил жестом, и увидел, как юноша-чужак медленно приближается к нему, его лицо казалось маской усталости.

– Иди сюда, – повторил Скел.

Походка юнца была неуверенна, он волочил ноги, и Скел почти ощутил, как тот измотан. Они, конечно, все устали за два дня в море, но юноше они дались тяжелее всего.

– Садись, – раздельно произнес мужчина, и, показав пример, сам уселся на неровные голыши, стараясь, чтобы их жесткие грани пришлись на кожаную повязку, которую он обмотал вокруг бедер, сойдя на берег.

– Садись, – повторил он, как мог громко и раздельно, и юноша, почувствовав, что от него хотят, тяжело опустился рядом с ним.

– Топор, – произнес Скел, и, обхватив рукой обтесанную деревянную рукоять с широкими бороздами на ней, раздельно сказал, – я беру топор.

Он вел такой разговор не впервые. Когда они плавали на острова к закату и встречались с теми людьми, то тоже пытались обучить их своему языку и понять какие-то слова на их наречии, в итоге научившись как-то объясняться друг с другом. И в этот раз, обходя на плоту вокруг Далекой земли, он успел так же выучить с десяток слов на языке её жителей. Но сейчас надо было самому учить чужака.

– Топор, – произнес тот невнятно, и его юное лицо, покрытое соляной коркой, немного просветлело. Ступив на твердь, юноша казался уже не таким пришибленным и испуганным, как в открытом море. Как и ранее, он быстро понял, что от него требуется и охотно присоединился к их игре.

И они сидели, Скел называл слова, и показывал, заставляя юношу повторять, а иногда и делать что-то за ним. Над их головами, на округлых скалах мыса вспыхнули красным отблески костра, который все-таки смог развести Чорех. Двое из его людей, найдя место без больших камней, осторожно разгребали гальку и песок деревянной лопаткой, надеясь добыть хоть немного годной для питья воды. Смеркалось, и Скел уже собирался встать и размять затекшее тело, когда вдруг услышал оклик Чореха

– Люди! За длинным холмом есть люди! Я видел отблеск их костра!

Снова на земле – той земле, о которой ему приходилось слушать раньше только страшные истории возле вечернего очага. Он думал, что та земля полна ужасов – но ступил на неё с кружащим голову чувством облегчения. Любая земля, любая, лучше проведенной в открытом море ночи. Ни он, и никто в Домах Черной матери никогда не испытывал подобного.

Чужаки долго боролись с волнами прошлым вечером, пока, наконец, не смогли сблизиться со вторым плотом и перекинуть сплетенную из кожаных полос веревку, скрепившую обе посудины. К тому времени Последыш все еще мог хорошо различать горы покинутой Земли, вычерчивавшиеся у него за спиной. Постепенно темнота скрадывала их – скрадывала, принося с собой ночь. Он никогда раньше и не думал, и не слышал, что можно ночевать в открытом море. Какие духи могут вынырнуть из ставшей почти черной воды? Что они могут – пролезть к нему в уши и под веки, или просто утащить в невообразимую глубь?

Он сжимал себя руками, дрожа от пронизывающей вечерней прохлады. Здесь было гораздо холоднее, чем на берегу, ветер, хотя и не очень сильный, неприятно бил под ребра. Последыш не снимал своей тонкой, тканой рубахи, пропитавшейся за день потом, водой и солью – оставаясь единственным вокруг, кто прикрывал наготу. Впрочем, от холода она спасала мало.

Но его новых спутников, казалось, холод и страх не слишком донимали – они осторожно, один за другим, улеглись поперек плота, прижимаясь друг к другу. Один, с глубоким шрамом на щеке, развернул взятую откуда-то шкуру и потянул, накрывая товарищей. Последышу они место рядом с собой не предложили, и он скорчился у деревянного сооружения посреди плота, пытаясь уйти от холода и лезущих в голову страшных мыслей.

Сон был тяжелее бодрствования. Ночная прохлада пробирала до костей, разбухший тростник врезался в кожу, настил под ним качался и мысль о глубине – бездонной ли? – над которой он висит, заставляла холодеть. Приходившее забытье полнилось страхами и неясными образами, не раз Последыш просыпался, тяжело дыша и обливаясь потом, несмотря на свежий ночной воздух. Однажды страх был настолько силен, что он вскочил, и, потеряв равновесие, упал на колено, дико озираясь в темноте и не понимая, где находится. Сзади он услышал окрик и повернулся, дрожа, готовый встретить любой ужас. Но это просто один из чужаков не спал, и, постепенно осознав, где находится, Последыш снова улегся на промокший, холодный тростник.

Но эта ночь, худшая в его жизни, закончилась, и утром, после короткой трапезы – остатки чечевицы, которой угостили в Домах, немного рыбы и глоток воды – они снова сели на весла. И Последыш увидел, что берег, все-таки, виден – по одну сторону горная гряда выплывала из густо-синей глади. Это оставленная Земля или твердь за морем? Ведь туда они держат путь?

Долго задумываться не пришлось – снова весло легло в покрасневшие ладони, и начался новый день, почти ничем не отличавшийся от вчерашнего – гребля, нараставшая боль в мышцах, мучительно-короткие перерывы на перекус и отдых. Воду предложили только еще один раз, и, когда свет над морем окрасился в закатный, Последышу хотелось пить так, как никогда в жизни. Кто же страдает от жажды на Земле? Но здесь – не Земля.