Михаил Шторм - Врата времени

Хофман опять притворился глухим.

– Пошел к врачу, – сказал он. – А ты пока собирай вещи и одевайся.

Прежде чем Маричка успела засыпать его новыми вопросами, он покинул комнату.

Она хмыкнула и, снедаемая любопытством, принялась одеваться.

Будучи девушкой молодой, с множеством талантов и разносторонних интересов, Маричка редко спрашивала дядю о роде его занятий, а сам он не заводил с ней разговоров о своей работе. Лишь в редких случаях он позволял себе приоткрыть завесу тайны, окутывающей его деятельность. Однажды, вернувшись с одной из секретных военных баз в Аляске, он в сердцах заявил:

– Больше не стану связываться с этими тупоголовыми генералами! Им подавай немедленный результат, а финансировать долгосрочные проекты им, видите ли, накладно и скучно. Что ж, Эрнест Хофман не станет навязываться никому! Я сам буду проводить исследования, зато и результатами тоже буду пользоваться сам. Патент принесет нам миллионы… да что там миллионы, миллиарды!

– Что ты собираешься запатентовать, дядя? – спросила тогда Маричка.

– Время, – ответил он, странно усмехаясь. – Вернее, вход и выход в него в правильном месте и в нужный момент.

У нее был тогда бурный роман с канадским хоккеистом, поэтому проблемы времени ее не слишком волновали, и все же странная постановка вопроса ее заинтриговала.

– Это что-то вроде тоннеля?

– Эйнштейн сравнивал время с рекой, – поправил племянницу дядя. – По его мнению, оно не проходит бесследно и никуда не девается, как принято считать. Напротив, временной поток существует всегда – одновременно в прошлом, настоящем и будущем. Время подобно бесконечной реке, в которой дрейфует человечество, созерцая проплывающие мимо берега. Сами берега, то есть события, сохраняются в первозданном виде.

– И можно там высадиться? – полюбопытствовала Маричка.

– В том-то и дело, – подтвердил профессор Хофман. – Нужно лишь определить, где и когда.

Кажется, на этом месте их беседу прервал телефонный звонок хоккеиста, пригласившего Маричку на очередное свидание. Странные дядины воззрения вылетели у нее из головы, но, как видно, не окончательно. Может быть, подумала она, воспоминания в этом схожи со временем и они тоже никуда не деваются, а существуют вечно? И мы действительно можем вернуться в прошлое?

«Хорошо бы, – решила Маричка, застегиваясь. – В таком случае я бы первым делом наведалась к тому хоккеисту и отыгралась бы за все обиды, которые он мне причинил. Он бы у меня попрыгал!»

Конечно, мечты о запоздалой мести занимали девушку не столь сильно, как мысли о Быкове и предстоящей встрече с ним. Фотограф ей понравился. У него были сильные руки, сдержанная речь и прямой взгляд, не соскальзывающий то и дело туда, куда не следует, как это происходит при общении с большинством мужчин, которые смотрят собеседнице не столько в глаза, сколько ниже. Быков не пялился на Маричку, даже когда она была… гм, не вполне одета. Мысль об этом заставила ее поднять с пола брошенную газету, чтобы взглянуть на фото новым взглядом. Ей хотелось увидеть себя глазами Быкова, и ей понравилось то, что она увидела.

Вошедший дядя уставился на нее с подозрением:

– Может, мы поспешили? Тебе не плохо?

– Почему мне должно быть плохо? – не поняла Маричка.

– Ты кажешься покрасневшей. У тебя температура?

Он прикоснулся губами к ее лбу. Она отступила назад, смеясь:

– Что за ненаучный подход, дядя? Во-первых, какая-то температура есть у всех и всегда, даже у мертвых. Во-вторых, как можно определить ее с помощью губ?

Он фыркнул и попросил ее позвонить Быкову, не откладывая дело в долгий ящик. Маричка охотно подчинилась. Очень скоро выяснилось, что Быков намеревается уехать из страны и в настоящее время находится на пути в аэропорт.

Телефон взял дядя.

– Алло. Говорит профессор Хофман. Дима… Могу я к вам так обращаться? Отлично. В таком случае я для вас Эрнест. Я имею честь быть дядей безрассудной молодой особы, которую вам пришлось вытаскивать из Ниагары. Нам необходимо встретиться…

Если бы профессор имел возможность перенестись в салон такси, везущего Быкова, он увидел бы, что его предложение не только не вызвало у собеседника энтузиазма, но и заставило поморщиться. Ничего невежливого или странного в этом не было. Получилось, что, отправившись в Канаду, он потратил время и деньги впустую. Журнал Быкову не заплатил и фотографии не принял, сославшись на прекращение сотрудничества с Маричкой Вереш. Обратиться за обещанным гонораром к ней напрямую не позволяло чувство собственного достоинства. В результате Быков остался с носом и испытывал по этому поводу раздражение.

После обмена несколькими репликами Хофман наконец понял это и поспешил исправить положение.

– И все же я настаиваю на встрече, – произнес он в трубку. – Мы с племянницей обязаны не только выразить вам нашу благодарность, Дима, но и возместить понесенные вами убытки. Ваши снимки великолепны. Я их покупаю. Пятнадцать тысяч вас устроят?

– Но вы их даже не видели! – воскликнул приятно удивленный Быков.

– Это совсем не обязательно для того, чтобы сделать покупку. Ваша репутация не оставляет сомнений в качестве проделанной вами работы.

– Будет достаточно, если вы оплатите мне перелет…

– Договорились! – воскликнул Хофман. – В обе стороны, разумеется. И нам необходимо встретиться. У меня будет к вам предложение, которое может заинтересовать вас по-настоящему.

– Я сказал таксисту поворачивать, – сказал Быков. – На ближайшей развязке.

– В таком случае вечером мы увидимся, – пообещал профессор Хофман. – Перезвоните мне, когда устроитесь.

– Э-э… Я не собирался ночевать в Ниагара-Фоллс.

– Никогда не поздно передумать. Я уверен, что, выслушав меня, Дима, вы сами не захотите никуда уезжать.

Столь интригующее вступление подразумевало продолжение, и оно последовало.

Профессор Хофман ввел Быкова в заблуждение. Их беседа состоялась не в Ниагара-Фоллс, а за много сотен миль оттуда, в уединенном особняке на берегу Гудзонского залива. Добирались туда сначала частным самолетом Хофмана, а потом на внедорожнике, по пустынной дороге, пролегающей через густой лес. Выбраться оттуда самостоятельно было бы сложновато, и Быков даже заподозрил, что профессор завез его в такую даль умышленно, чтобы не дать возможности уехать, когда захочется.

Всю дорогу, занявшую в общей сложности около пяти часов, он напрасно старался выведать у профессора, что тот собирался ему поведать. Усилия были напрасны. Хофман хранил значительное молчание и если открывал рот, то лишь затем, чтобы показать какую-нибудь достопримечательность или сделать малозначительное замечание. Приходилось Быкову довольствоваться болтовней с Маричкой, о чем он, честно говоря, нисколько не жалел. Девушка была не только симпатичной, но и умной, а также обладала чувством юмора. Быкову с ней было хорошо. Возможно, он и согласился на это путешествие лишь для того, чтобы находиться в обществе Марички.