Данис Маннапов - Иван Петрович. Бытие алкаша

Общага для парней отдельна от девчачьей. На посту морщинистый вахтёр. Зорко следит слепыми глазами за благочестием молодёжи. Девять на часах. Комендантский час. Ни выйти, ни зайти. Студент – существо изобретательное, особенно когда очень хочется и очень надо. Действовали проверенные схемы, внедрялись новые. Посему гулянки не проходили без очаровательного и обворожительного женского пола, полных загадок и тайн. Танцевали до утра, дрались, мирились и снова дрались. Первые свидания, поцелуи, долгожданная, неуклюжая и непутёвая, всегда наспех, близость. Отрывались на полную катушку. Одним словом, молодёжь.

В очередной такой гулянке участвовал и Иван по стечению странных обстоятельств, так сложились звёзды. По правде сказать, подобным образом они складывались на протяжении всей его жизни довольно-таки часто. Так вот, оказался Иван ближе всех к бутылке с горячительным напитком. Близость стала роковой. Через час все закружилось, в голове туман, ноги и руки не слушались. В желудке бурлило. К горлу подкатывала обжигающая блевотная масса. Лес разгоряченных студентов преграждал путь в коридор. Под руку подвернулась чья-то чёрная бейсболка. Со звуком «буээ» желудок опустел, головной убор наполнился.

Ещё спирт, затяжки сигареты довершили дело. Иван был в говно. Не помня себя, выбрался из места вакханалии на четвереньках, стоять он уже не мог, штормило. Добравшись до какой-то двери, боднул её головой. Открылась. Забрался внутрь и, лягнув, защёлкнул на замок. Сделал несколько шажков, силы иссякли. Сознание отключилось, и Иван рухнул посреди комнаты на пыльный половик. Уснул. Пожаловал пестрящий сон с вращающимся всё быстрее и головокружительнее сине-жёлто-красным калейдоскопом.

Иван очнулся от колющей боли в животе. За окном безлунная ночь, в комнате кромешная тьма, тишина, ни музыки, ни голосов, склеп. Предпринял попытку подняться на ноги. Не вышло. Вращающаяся спиралью голова завалила всё тело в штопор. Рухнул на пол. Махнул в темноте рукой. Родилась идея. Ощупав вокруг себя, наткнулся на газету. Стянув штаны, присел над ней и навалил тёплую кучу, накопленную за пару дней. Завернув своё парящее, полужидкое творение, взял в руку и, как солдат с гранатой, по-пластунски, пополз в сторону одинокого окна. С превеликим трудом, превозмогая себя, цепляясь за батарею, подоконник, раму, вскарабкался к форточке. Отворил её и со всего размаха метнул свёрток. Рама, подоконник, батарея, пол. И на четвереньках вернулся на полюбившийся коврик. Провалился в сон. Перед глазами замелькали цветные огни каруселей, верх и низ американских горок.

Слепящие лучи солнца красным сиянием пробивались сквозь закрытые веки Ивана. Сон сбежал. Прикрываясь рукой, студент открыл глаза. Голова трещала, вращалась волчком. Коварный спирт продолжал циркулировать в жилах студента. Во рту Сахара. Он обнаружил себя в чужой комнате, кроме него, никого. В нос ударил едкий запах фекалий. Иван осмотрелся вокруг в поисках зловонного источника. Несло от окна. Поднялся на едва окрепших ногах, подошёл поближе. Вонь усилилась. Он на верном пути. На подоконнике покоилась порванная в нескольких местах газета, которую Иван ночью метнул, словно гранату-лимонку, наружу. Кругом, на откосах, подоконнике, полу лежали, свисали и болтались разлетевшиеся на сотни бесформенных фрагментов, фекалии, испускавшие удушающе ядовитый аромат. Иван поднял удивлённые осоловевшие глаза на форточку. На него смотрела коварная москитная сетка.

Пенной будоражащей волной накатывают воспоминания о другом происшествии в бытность студенчества Ивана. В тот злополучный день, а точнее вечер, гулянку закатили на хате Андрея, гордо носящего фамилию Грицук. Вернее сказать, на квартире его родителей. Но для истории это особливо не имеет значения. Квартира по тем меркам огромная. Три комнаты, кухня, коридор, балкон, раздельный санузел и встроенный шкаф с легкостью умещались в советский норматив в сорок пять метров. Шаг влево, шаг вправо – стена. Прыжок на месте, осторожно – люстра, потолок. Одной комнате не хватило изолированности, став проходной в следующее жилое помещение. Советскому человеку нечего было скрывать, посему звукоизоляция архитектором не предусмотрена. Разговаривали шёпотом и жестами, а секса, как известно, не было. Чуть что, и одинокая соседка шваброй долбит тебе по стене: «прекратите это безобразие».

Располагались хоромы на третьем этаже панельного девятиэтажного дома, чуда дизайнерской и строительной мысли. Жить в «трёшке» считалось великим счастьем. А всего-навсего следовало нарожать двух отпрысков. Родители Андрея с этой задачей прекрасно справились. И когда в роддоме раздались крики маленькой Лены, они автоматически стали обладателями квартиры-мечты. Единственным, ну может, не единственным, недостатком района, где возвели это величественное здание, являлась близость нефтеперерабатывающего завода. Частенько жители микрорайона Нагорный, а таких было ни много, ни мало, тридцать тысяч душ, ощущали нефтяной аромат и ещё целый ряд углеводородных пряностей. Упоённые радостью, что завод выполняет установленный партией план, закрывали наглухо форточки и старались дышать через раз или два.

Район был поистине прекрасным местом для роста и развития мальчиков. Тут было всё, что можно только пожелать для счастливого, незабываемого детства, оставляющего неизгладимые шрамы на теле и ноющие в старости ребячьи переломы. Три пруда поблизости давали раздолье для водных забав и процедур. Берега не оборудованы, поэтому спуститься к воде оборачивалось целым приключением. Аккуратно, затаив дыхание, склонивши голову, вперев взгляд, сканируешь мокрую блестящую глину, стараясь не ступать на стекло с краями-бритвами и ржавые гвозди, торчащие из сгнившей лестницы. И всё равно ноги соскальзывают, летят вперёд, а твоя задница непременно вниз. И чистые плавки становятся измазаны чем-то непотребно коричневым, не оставляющим у детворы сомнений. Взрыв смеха, указательные пальцы направлены на тебя. И ты, даже не вставая, на карачках заползаешь в воду, где трёшь свою стыдобу.

Ныряли со всего, от чего можно было оттолкнуться, от берега и водокачки. Особый мальчиковый пофигизм, считаться настоящим пацаном, а не трусом, толкали на трёхметровую ржавую, густо обмотанную колючей проволокой, водокачку. Ныряли головой вниз, солдатиком – трус. Пруды тогда не чистили от торчащих труб и арматуры. Выжили.

Каждый двор – мальчиковая команда с военной иерархией. Не умеешь плавать – прочь из отряда. Не можешь переплыть пруд туда и обратно, получай звание рядового, и тебе может приказывать каждый и жареных семечек насыплют в последнюю очередь, если останутся. Умеешь плавать, делать сальто с гаража в снег, «страдовать», или по-другому «коммуниздить», яблоки в садах, уцепившись за автобус, ехать на корточках по заснеженной дороге до следующей остановки, делать бомбочки, курить пропитку, жевать гудрон и строительную липучку, собственноручно выколупанную из межплитных стыков, делать рогатки и стрелять друг по другу без какой-либо защиты в тёмном подвале? Лишь в этом случае получаешь право называться офицером. Андрей считался лейтенантом, чем чрезвычайно гордился.