Данис Маннапов - Иван Петрович. Бытие алкаша

Люди предприимчивые продавали прихожанам воду, чипсы, шоколадки, соорудили по периметру завода восемь отхожих мест. Установили колокол, извещавший часы начала мессы, обеда и окончания службы. Начали курсировать автобусы. Появилась остановка «Благодатная».

Одни сотрудники предприятия учинили саботаж. Мол, травят, караул. Падали в обморок, теряли сознание, катались по полу. Другие, напротив, просились, грудью вперёд, работать смену, а и то и две, без всякой на то защиты. Говорили, что готовы свои жизни положить на выполнение плановых показателей. И, если потребуется, с удовольствием перевыполнят. Выходили рабочие из цеха с видом блаженных, голова на плече, глаза красные, губы растянуты в благословенной улыбке.

Жёны рабочих, не выдержавшие столь частых счастливых лиц мужей, никогда они так не стремились на работу и неохотно возвращались в семью, пожаловались администрации района. Те не смогли отказать, поскольку у самих были жёны, давление шло по всем фронтам. А этому сопротивляться – себе только хуже сделаешь. Вынесли предписание прекратить безобразие, нечего народ рабочий и приезжий саботировать и от семейного сурового быта отвлекать.

Тут-то новый менеджмент давай голову чесать, думу думать, что такое следует предпринять. Вспомнили с помощью «стариков», что ещё в советские времена у цеха были сооружены специальные стальные колонны – огромные пилюли, обвязанные паутиной труб. Внутрь пилюль полагалось засыпать сорбент, активированный уголь, но не тот, который для водки, древесный, а в виде твёрдых мелких колбасок, сотворённых из каменного угля. Задание снабженцам. Разыскали. Купили. Привезли. Пилюли были наполнены. Растворитель теперь, испаряясь, улавливался вытяжками-лопухами и по трубам подавался в пилюли. Активированный уголь жадно ловил его миллионами крошечных ротиков. Месяц никаких облачков, паломники разошлись, остановку с колоколом снесли, продажа воды и чипсов прекратилась, рабочие вновь обрели грустный, понурый вид. Но вот животики угля стали полными, и больше не хотели кушать. Вновь в воздухе потянуло дурманом. Купили свежий уголь. Месяц работы. История повторилась. Экономический вопрос с потерей растворителя остался, к нему ещё добавились несусветные затраты на угольные колбаски. Выгоды никакой, одни убытки. Что же делать? Может, уголь плохой? Обратились с требовательным письмом к производителю. Помогите, спасите, караул. Последовал вопрос: «расскажите поподробнее, что делаете». Описали, вернули ответом. Такого истерического, гомерического смеха давно не слышали довоенные стены завода-производителя угля. «А вы регенерацию не пробовали?» – последовал вопрос, с едва сдерживаемой меж строчками ухмылкой. В ответ: «Нет». Ещё на неделю гогот захлестнул химзавод: «Гы-гы-гы». Вновь письмо: «Спасите, помогите, научите». В ответ: «Высылаем специалиста, ждите». Через два дня на проходной стоял невысокий, крепко сложенный, словно моряк, молодой человек с соломенными волосами.

– Я приглашён.

– Милости просим. Как Вас величать?

– Евгений.

– По фамилии?

– Великий.

Евгений Великий, поигрывая бицепсами, окунул молодых технологов и экологов в теорию. Уголь после насыщения следует подвергнуть регенерации. Для этого подаётся перегретый пар, который выгонит растворитель из миниатюрных телец угля, и его можно будет вновь использовать в производстве. Так решится вопрос экономики и токсикоманов, то есть экологии. Колонны-пилюли следует насыщать и регенерировать поочередно, словно цилиндры четырехтактного мотора. Поняли. Ура! Великого с почестями и помпой проводили домой.

По пыльным с жёлтыми страницами схемам нашли регенерирующую установку. Запустили. Ай, горячая. Результата «йок». Вновь обратились на завод: «Всё сделали, как Вы учили. Не идёт процесс. Помогите! SOS.». Пришёл ответ: «Тут мы не помощники. Ищите тех, кто строил».

Таких уж нет, всё молодёжь, красивые, бодрые, смеются. Андрей Степанович уж пять годов как покоится в земле. Нет стариков. Лишь высеченные из камня лица на заводской аллее тех, кто воевал, кто жизни отдал, кто уходил с завода на войну. Их мрачный лик зимой и летом встречает на утреннюю смену и провожает всех домой. Нет стариков. Лишь воспоминания.

Что делать? Как же быть? Давай искать в архивах, кто есть живой. Погиб, спился, сердечный приступ, инфаркт, инсульт, замерз. Вытянули потрёпанную жизнью карточку. Иван Петрович. Где? Живой? Нашли. Живёт всё там же, на Стахановцев. Послали. Привезли. Морщинистый, почти слепой. С ним сын, уже в годах. Пояснили чего хотят. Притащили схемы, чертежи, книжек пять.

– Без поллитровки не понять, – промолвил старик чуть слышно.

– Что он сказал, где искать? – спросили.

– В магазине, – сын подсказал.

Помчались на машине. Через полчаса на столе пузырь.

– Может быть, потом?

– Сейчас.

Налили. Пригубил. Глаза ожили, засияли.

– Мне нужно лично там бывать.

Вновь в машину усадили и в цех к пилюлям привезли. Иван Петрович осмотрелся, взгляд скользнул вдоль серебряной трубы.

– Где регенератор?

– За углом.

– Тогда туда.

Пошли. Вновь взглядом смерил трассу.

– За этой дверцей вентиль есть. Откройте. А тот, – что наверху, прикройте, не до конца. Оставьте щель с полпальца.

– Так нельзя, – не выдержал механик.

– Выполнять, – скомандовал начальник, – Ты три месяца скакал по этим трубам, ноль эффекта.

Механик подчинился, негодуя.

– Ну, можно запускать, – Иван Петрович улыбнулся.

И запустили. Ура! Регенерация пошла.

Это история приключилась с Иваном Петровичем в его родной Лысьве. Городок уездный, самобытный. Окружён горбатыми, обрывистыми горами, безбрежными, тягучими реками и нескончаемым, таинственным, триумфально-античным лесом. Хаживали шкодливые бурые медведи, вечно чавкающие кабаны и горбоносые лоси. Имя всему – Пермский край.

Вторым героем презабавного происшествия, с него в общем-то всё и началось, стал старый друг, Захар Карлович. Работающий пенсионер, одногодка. С благородной аграрной фамилией Хрюкин. Обладал необычайно пузатой наружностью, с короткими ручками и ножками и круглым, задранным носом, определенно напоминающий пятак. Производил во время смеха визгливый звук «хрю». Человеком пенсионер в узких кругах считался во всех отношениях приятным и даже компанейским. Приятели, из этого самого круга любили с ним душевно посидеть за рюмкой, бокалом или, чаще всего, гранённым стаканом. Посему считался разносторонним человеком. Почитали за честь поболтать о разных странностях бытия, вспомнить погубленную молодость, перечислить таланты, не сгодившиеся и безжалостно затоптанные в грязь. Поругать нынешнюю никчёмную молодёжь, не уступающую место в автобусе. Особенно, когда штормит после горячительного. Осудить женский пол. В период их бурлящей тестостероном молодости: скромные и недоступные. А сейчас? Выпирающая грудь без лифчика, голый пуп, не прикрывающая срамоту юбка. Раскрашена – родного лица не видать. Тьфу, одним словом. Какие раньше мальчишки были: крепкие, спортивные, подтянутые. Встречного сорванца попроси подтянуться десять раз – легко, отжаться тридцать раз – извольте, сесть на одну ногу «пистолетиком» – проще простого. А нынче, на кого ни глянь либо откормленный боров с руками-сардельками, либо хилый дрыщ. Ни тот, ни другой не то, что подтянуться десять раз, на первом сдохнет.