Алексей Лагутин - Последний из Первых Миров – На Границе Эпох

– Чую, будет весело. – на ходу размял плечи и руки, мотая оборванными рукавами, Френтос.

– Да нет, все пучком, у нас есть абсолютное оружие против таких. Крупнокалиберный алкоголик‑философ, названный Покрывалом. – свистя выбитым когда‑то передним зубом, смеялся Вильцед.

– Что за прозвище? – удивился я.

– Услышите его, сами поймете. – махал руками товарищам, подпрыгивая на ходу, он.

И вправду, каких только выражений не узнаешь, проживая рядом с такими людьми, как вступившийся за своих товарищей первым крепкий на вид, звериной внешности, матрос Покрывало. Имя ему явно подходило как никакое другое. Не успели стражники подойти, и как следует закомандовать, как Покрывало принялся покрывать командующего собравшимися на пристани «укротителями беспорядков» офицера таким матом, что сидевшие на пристани чайки в ужасе улетели восвояси, оставив белые, и богатые полезными ископаемыми, как говорили ученые из Ренбирской Академии Окто, подарки торговцам, никаких дел с которыми мы пока, возможно, не имели. Торговые Краалии всегда были нам чужды, а мы им были лишь сигналом к тревоге.

Офицер, конопатый, большебровый и злой юноша, был, поначалу, очень серьёзен. Через пару предложений Покрывала, которые, к тому же, никак не были связаны между собой, он был уже очень напуган. На службе он явно был по связям. Настоящий патриот, но родной язык, похоже, использовал хуже самого обычного, казалось бы, пирата.

– Крупнокалиберный…Карронада, прям. – усмехнулся я, наконец поняв смысл имени матроса.

– Меньше литра водки за день не выпивает, иначе на плаву держаться не будет. – добавил Вильцед.

Долго стоять на месте зрителями нам не пришлось тоже. Пока Покрывало рассказывал о своей интимной жизни с родственниками собравшихся стражников, спросонья не способных даже дать ему в нос, мы уже давно были на корабле. Кроме того, что уже вышло изо рта матроса, у него явно было еще много заранее подготовленных фраз и предложений. Они не понадобились. Командовавший стражниками офицер вдруг жестом вынудил стражников "осадить", и как можно быстрее покинуть пиратов. Им в след Покрывало, мерзко сжав скулы, смачно плюнул.

– Не хочу с такими выродками даже разговаривать. – растерянно, но притворяясь злым и серьезным, говорил офицер.

– Что‑то они сильно борзые. Нужно вернуться чуть позже, выбить ордер на их арест, и устроить им встречную делегацию. Посмотрим, как они на нарах будут лепетать. – с более подходящим для ситуации агрессивным, бандитским лицом говорил старый стражник с носом кукурузного початка.

Едва ловя пиратов, явно в стельку пьяных, валившихся с трапа в воду, мы взошли на борт. Что не удивительно, встретило нас общество полутрупов, ходячей жижи и всего одного адекватного пирата. Стоило нам подойти к этому самому пирату, как выяснилось, что он и вовсе спит стоя, зачем‑то подвязав себя по подмышкам мачтами. Выпивки на корабле уже, скорее всего, не осталось, зато был, всегда готовый сгонять за догоном, Вильцед. Он видел нарисовавшуюся за время его отсутствия картину, поэтому, не прощаясь, лишь в ужасе икнув, взял деньги и отправился за выпивкой, попросив нас троих его "немного подождать". Пираты уже совсем не обращали на нас внимания, будто нас на корабле и вовсе не было. Тем не менее, в начале они все равно успели все вместе протянуть "Ооооооо", после чего более, чем половину из них, как по команде, вырвало. И без Вильцеда нам сразу стало веселее от лицезрения подобного "чужого веселья", и мы решили не сидеть, смиренно его дожидаясь. Было занятие и поинтереснее.

Настоящие дебаты разразились за столом между представителями еле двигавшихся, заставлявших каждым своим движением скрипеть под ними доски, ходячими жижами, а также совсем не понимающими смысла собственных слов, полутрупами. Прозванные ходячими жижами, толстые матросы, во главе со штурманом, объясняли, что пить надо было не в порту, а уже в море, потому как тут всех достает стража, хоть и звучало это примерно, как «Вот бабка моя знала всегда все хлебные места, где выпить можно, а где пить – ***да. » или что‑то в этом роде. Как ни говори, а слова того штурмана, вообще странным образом попавшего на такую должность при его весе, до полутрупов явно не доходили, да и до остальных жиж тоже. Его, спьяну, это, конечно, совсем не волновало. Зато выражения его очень волновали и радовали нас. Должно быть, не один Покрывало славился в их компании "даром речи".

Помимо нас, эти слова дошли и до капитана судна, некоего Синяка Картофеля. Это был не единственный экипаж и корабль этой весёлой, хоть и, якобы, преступной краалии, но явно один из самых важных. Имя капитана их я, пожалуй, объяснять не буду. Картофель был староват, бледноват, бородат, дряхловат, и явно пьяноват. Даже слишком – слишком пьян. Икая через каждую связку слов, бормоча себе под нос, он уже вот‑вот был готов пойти по течению, однако его пиратскую твердость водкой так просто не побьешь, пускай он был уже на грани. Он уже был готов просто‑напросто "ворваться" в дискуссии, однако вместо этого ворвался лишь в пустую бочку из‑под пива. Оказалось, бочка была не совсем пустая, а капитан был уже не так тверд в своем намерении "самому черту рога сломать", как он говорил каждому пирату, на которого теперь натыкался то ногами, то руками, то, иногда, телом целиком, когда спотыкался о них.

В обсуждения того, где пить можно, а где нельзя, вдруг втесался и Френтос, а вслед за ним вступили и мы. Даже не представляю, как можно было бы описать весь тот бред, который мы тогда говорили. Вслед за нами, в уже ожесточенные переговоры, во время которых то и дело мимо пролетало что‑нибудь острое, уже точно "ворвался" наш новый лучший друг. Покрывало показал самый настоящий словесный хаос всем собравшимся, и говорил он настолько ужасные вещи, что нам троим стало теперь ужасно смешно, а итак еле державшимся на ногах пиратам как раз захотелось выпрыгнуть за палубу. В итоге, они лишь облокачивались на перила и выпускали ненужные теперь макароны и мясо, которые с заботой, явно не о них, а о собственном животе, приготовил им и себе их повар. Повар, в изрыганном, уже явно не белом, как раньше, фартуке, был представителем группы ходячей жижи, не способной даже доползти до перил, постоянно причитая, что часто задает себе вопрос, в чем заключается на корабле работа повара, и лучше бы он был стражем правопорядка. Сомневаюсь, что став стражем правопорядка, ему бы удавалось так же дни на пролет чесать спину половником, пиная…свой свисающий до пола живот.

Также стоит отметить, что единственный выдержавший, вселявший ужас во всех окружающих, мат Покрывала, с виду представитель полуживых, оказался на порядок более непрошибаем, либо алкоголем, либо Покрывалом, но без всяких проблем держался на ногах и уходить не собирался. На самом деле, этот человек и вовсе не был похож на пирата, да и странно, что мы заметили его лишь спустя какое‑то время пребывания на корабле, а не сразу, как всех остальных пиратов, и даже тех, которых могло быть тяжело заметить ввиду их расположения на полу. Но этот пират, кажется, не пил вовсе, и на пол ему отправляться смысла не было. Будто пришел он только минуту назад, и мы этого даже не заметили.