Макс Фетт - Орион: Око земли

Маркус медленно проходил через рабочих и повисший в воздухе туман из грязи и дыма в сторону железнодорожной станции Солтиса. Он наблюдал, как разгребают металлолом, оставшийся от лавок, и испорченные товары. Как ни странно, статуя молчаливого наблюдателя в центре площади совершенно не пострадала. Землетрясение словно бы обошло ее стороной. Непоколебимый взгляд этого человека смотрелся куда более зловеще посреди гор изуродованных тел и груд металлолома.

Маркуса накрыла тень. Над ни поднял открылся нос дирижабля, отбывающего на юг. Мысли заглушал шум, издаваемый лопастями на будке, походивший на рычание трехглавого змея с герба Империи, который выткали на раздутой горячим воздухом обшивке.

Маркус завороженно наблюдал за полетом зверя по чуть-чуть ступая спиной вперед. Вдруг из-за дирижабля выскочил солнечный луч и пронзил незащищенный глаз наблюдателя. Ненароком вспомнился совет Зигмунда с детских лет: «В Орионе не следует делать как минимум двух вещей: смотреть в разгар дня на солнце. И не пытаться спорить с морскими гномами на то, что сможешь отличить их женщину от мужчины». Маркус протер замыленные глаза и прикрывшись ладонью определил положение солнца.

– Дермо, – оценил он, затянул лямку и побежал.

На перроне в мантии, ушитой серебром, стоял хрякоподоюный советник и трое помощников за спиной. У одного находился зеленый мешок, а у второго наплечная сумка. Хряк, едва завидев приближающегося полицейского, пригрозил кулаком и закричал. Маркус остановился перед ним, дыша через нос и еле заметно покачиваясь (катастрофически не хватало воздуха мозгу).

– Ты почему опаздываешь? Обнаглел? У меня по-твоему времени свободного вагон? А? Отвечай!

– Приношу… свои извинения… господин.

– Извинения свои мамке выскажешь. Из-за тебя теперь опаздываю! – он приказал отдать сумки полицейскому, а сам сложил руки на животе. – Садись в паровоз и проваливай. Я свою работу сделал, – хряк гордо поднял голову и, проходя мимо полицейского, толкнул его плечом. Идущий за ним помощник попытался сделать то же самое, но промахнулся, а остальные два только кинули пару злых взглядов.

Маркус вошел в вагон, проклиная хряка за то, что дал порванный мешок. Внутри оказалось пусто. Первый пассажир уселся на место у двери и зажался к углу. Сложив вещи рядом он с облегчением выдохнул. Вскоре паровоз подал пронзительный свисток и тронулся.

– Поехали, – сказал Маркус невидимому собеседнику.

Руф не выходил из таверны Сладкий Джо вторые сутки, заливаясь спиртным, которое с опаской подносила ему Джоанна – хозяйка заведения. Сгорбившись на краю стойки, он игнорировал посетителей и неохотно одаривал выцветшим взглядом завсегдатаев, что, едва завидев знакомое лицо, желали поздороваться.

Спал старик там же, пододвигаясь чуть ближе, чтобы можно было лечь на стойку. Ощущая, как она вибрирует от разрывающего храпа, Грун просил нескольких алкашей покрепче перенести тело спящего в комнату на втором этаже и положить на кровать. Все равно с этими морозами зал в таверне не пустел круглые сутки, и времени на сон у него оставалось немного, да и то выпадало на обеденные часы.

Просыпаясь в позе эмбриона в постели вдвое меньше его, Руф садился на край, неторопливо переваливая дрожащие конечности. После нескольких неудачных попыток вспомнить, где находится, он поднимался вставал и ковылял обратно к стойке, наплевав на раскрутившиеся болты протеза. Добравшись до не успевшего остыть от него стул, он занимал его и подзывал Джоанну.

– Может, тебе уже хватит? – спросила она, встав на ящик. – Такими темпами я скоро начну с тебя плату за аренду жилья брать.

– Сам решу, когда хватит, – прохрипел Руф измученный недосыпом. Джоанна покачала головой и, спрыгнув с ящика, пошла в подвал за выпивкой.

Старик сидел, не оглядываясь на скрип двери и долетавшую через ветер. Он протискивался сквозь решетку, насвистывая только ему знакомую мелодию, осматривал таверну и убирался прочь, но возвращался, вновь повторяя незамысловатый цикл.

С момента землетрясения Сладкий Джо днем пустовал из-за свалившихся на народ свалился ворох работ по восстановлению теплоснабжения города. Об этом Руфу рассказал один из инженеров, а точнее, всучил историю, как ненужный груз, ошибочно пришедший в порт. Вдобавок подвязал к ней личные проблемы про бабушку, которая взяла в долг сумму, чтобы домик из пряников в лесу.

С точно таким же успехом он мог выложить это поддерживающему лестницу балке, но выбрал старика. Не слезая с его ушей, инженер вываливал все, что накопилось, а перед наступлением темноты выдохнул с облегчением, дружелюбно шлепнув по плечу, и ушел радостный домой. Спроси у Руфа, «кто это был?», он бы продолжил пить, не оборачиваясь.

На протяжении двух последних дней его личный мир сузился до прокарябанной точки на столе, вновь и вновь прокручивая злополучные секунды. Все что существовало до них покрылось тенью от падающей вершины башни. Взмахи крыльев птиц, крики в панике разбегающихся людей, запахи свежеиспеченного хлеба, пахучих трав из лавок алхимиков, музыка, голоса, ветер – исчезли. Всего метр, один проклятый метр отделял его от участи раздавленной тыквы в саду. Последовав за бело-рыжего котенка, старик сделал три шага вперед, и именно они стали причиной его прямого попадания в открытое окно.

Когда народ разгреб завал, то между свалившихся балок, на расстоянии полуметра от упавшей стены стоял Руф, глядя пустыми глазами на торчащий перед носом острие часовой стрелы с циферблата. Вокруг старик разгребли завалы, перенесли на ровную дорогу, и он пошел. Без благодарностей. Потом видневшийся закручивающийся дым Туманной улицы, волоча разболтавшийся протез.

Джоанна вернулась бутылкой и двумя стеклянными стопками. Поставила их на край стойки, кинула протащила ящик, встала на него и, оказавшись на уровне глаз старика, разлила пойло.

– Я буду пить один, – заявил старик, разглядев вторую стопку. Джоанна промолчала и, спрыгнув с ящика, потопала к другому углу стойки.

– С тебя на сегодня хватит.

Руф приоткрыл рот, на секунду решив, что слова прозвучали в его голове, но потом унюхал вонь слизнякового масла для чистки сапог, которое перестали использовать лет сорок назад. Он чуть повернул голову, увидев ссохшееся лицо Парнса. Перекошенное в скверной гримасе, оно напомнило о временах в составе Багровых клинков. Голос долбил по барабанным перепонкам, словно в колокол, однако сейчас к нему добавился мерзкий скрежет из-за прокуренного горла. Парнс достал бронзовый портсигар из внутреннего кармана мундира, вынул из него самокрутку и прикусил ее пожелтевшими зубами.