Лилия Каширова - Золото Колчака. Семейная хроника

человечества в перспективе перехода к устойчивому развитию.

Таежная деревня

Таисия проснулась от резкой боли в животе. Боль отдавала в поясницу. В темноте, нащупав одежду, натянула просторный сарафан, затем тихонечко открыла дверь и вышла на улицу в теплую и звездную летнюю ночь.

Снова приступ. Боль скрутила все тело и казалась непереносимой, но она, стиснув зубы, пошла к сараю и осторожно по лестнице забралась на сеновал. Прилегла. После небольшой паузы. Удар!!

Казалось кто-то топором разрубает ее кости, нечеловеческий крик вырвался из горла. Еще удар. Опять животный крик, выходящий откуда-то из груди. Она ничего не ощущала, кроме этой все поглощающей боли.

И вот боль внезапно пропала, как будто ее вообще не было. Полный покой и только откуда-то снизу раздался слабый детский писк.

Таисия с испугом осмотрелась вокруг и прислушалась. Вроде никого. Пронесло. Она быстро перевязала пуповину и перестригла ее заранее приготовленными ножницами. Завернула ребенка в холщовую тряпку. Встала и, зажав ребенка под мышкой, стала медленно спускаться по лестнице.

– Что же делать? Как мне избавиться от него? – думала она.

Девять долгих месяцев Таисия прятала свой живот под широким сарафаном, стягивая его расписным шелковым платком, что Иван подарил ей, отправляясь служить в Маньчжурию.

И вот уже 5 лет, как он служит, а она здесь одна одинешенька без мужской ласки, а только свекор со свекровью за ней наблюдают, да наставляют, как надо жить.

И откуда только Федот взялся той теплой августовской ночью, когда она сидела на крыльце и смотрела в небо, отдыхая от тяжелой дневной работы, а по небу, оставляя огненные следы, падали звезды, и она загадывала желания.

А он так незаметно подкрался, сел рядом, положил одну руку на плечи, а другую на грудь и поцеловал ее долгим и страстным поцелуем. А потом поднял на руки и понес в сарай, на этот самый сеновал.

Таисия вся затрепетала, голова закружилась, весь мир и счастье сосредоточились в этих объятьях, и забыла она, что мужья жена, и вкусила запретный плод.

А потом Федота тоже забрали в рекруты и отправили в Маньчжурию. Правда перед отправкой сумел он повидать ее и сказать:

– Знаешь, Таисия, люблю я тебя, одна ты у меня, если что, не брошу тебя!

Обрюхатела Таисия и не знала, что делать. Осталась она один на один со своей бедой. Всей деревне на смех, если прознают.

Вот и лес рядом, а дальше быстрая речка… Под шум величественных кедров шла она медленно к реке. Устала, присела на пенек, ребенок попискивал, но она старалась на него не смотреть и не думать о нем.

Бабке Пелагее не спалось в ту ночь. Полнолуние. Луна, заглядывая в окно, светила каким-то тревожащим светом, даже это был не свет, а какой-то страшный зов.

Пелагея не могла понять, куда и зачем она ее звала. А дед Василий лежал рядом и громко храпел, наломался на поле за день и ему все нипочем.

Путаясь в длинной рубахе, она осторожно слезла с кровати, перекрестилась и вышла на крыльцо. Ей показалось, будто кто-то вдалеке кричал, но нет, все тихо. А где же Таисия? На печи ее не было, на кровати тоже.

– Вот беда-то! Куда пропала девка?

– Дед, просыпайся! Таисия исчезла! Бери фонарь, бежим искать ее! – Пелагея быстро надела поверх рубахи длинную юбку и накинула на плечи легкую шаль.

А дед, уже одетый, стоял рядом в высоких сапогах с фонарем в руках. Сказалась старая солдатская выправка.

– Говорила я тебе она на сносях, а ты не верил. Вы, мужики, ничего толком не можете рассмотреть! – причитала Пелагея.

– Дай фонарь, я быстро загляну в сарай. – Пелагея с проворством, неожиданным для ее возраста заскочила в сарай, забралась на сеновал, увидев окровавленную тряпку, быстро слезла.

– Бежим, дед, быстрее по этой дорожке, ей больше некуда деваться, как бы грех какой девку не попутал. Да потуши ты фонарь, итак все видно, звезды ярко светят и луна в полную силу.

– Давай, быстро и тихо, незаметно, чтобы не спугнуть ее.

Лес расступился перед ними, открылось поле и слышен был шум быстро текущей реки.

Впереди была видна маленькая темная фигурка женщины, держащей что-то в руках и медленно двигающейся в сторону реки.

– Давай, дед, быстрее! Не поймешь, что она задумала! Так и до беды недолго!

Уже запыхавшиеся, старики прибавили шагу. Фигурка присела на землю, видимо, решила отдохнуть. Стариков она не видела, их силуэты сливались с темным лесом, на фоне которого они были. Зато она сама хорошо просматривалась на фоне звездного неба. Отдохнув, подхватив тяжелое тельце ребенка, она направилась к крутому берегу, не зная, что делать: или ребенка кинуть в быстрый поток, который его закрутит и унесет прочь, или самой вместе с ним броситься в быструю и глубокую воду.

– И как же потом жить-то душегубкой и убийцей собственного дитя? – думала она, медленно подходя к краю обрыва, глядя с высоты вниз и, собираясь с силами, чтобы совершить отчаянный шаг. Дед Василий с необыкновенной быстротой в несколько прыжков подскочил к Таисье, схватил ее за длинную юбку и рывком вовремя отдернул от обрыва.

– Давай, девка, идем домой. Вон ребенка надо скупнуть, накормить и спать уложить. Пелагея накинула ей свою шаль на плечи и повела домой. Дед нес младенца, прижимая теплое тельце к груди.

– Вот оно счастье-то. Внук у меня, наконец, есть, а Ванька-то поди бесплодным оказался, столько лет прожили, а она не понесла от него. Кто же это тот пострел, что обрюхатил Таську? – думал дед Василий о снохе.

– Ведь все время на глазах была.

Потихоньку добрались до дому, ослабевшая Таисия еле передвигала ноги. Пелагея быстро истопила печку, нагрела воды, искупала младенца, дала Таисии чаю с медом.

Приложила младенца к ее груди, он зачмокал губами, а та, успокоенная, задремала.

Пелагея продолжала хлопотать, достала из сундука кусок ситца и начала раскраивать и шить распашонку.

– Дед, как назовем мальчонку-то?

– Давай Алексеем. У меня отец был Алексей, дюже здоровый мужик, ударом кулака плаху на дубовом столе проламывал.

– А ведь Алешеньку крестить надо. Что мы батюшке-то скажем? – продолжала Пелагея.

– Да дам я батюшке бутылку горилки, что скажем, то он и запишет. – успокоил Пелагею Василий.

– И то хорошо! А, может, Таську отправим в Маньчжурию к Ваньке, пусть повидаются. Через месяц новый обоз пойдет, с ним она и уедет.

– С ума сошел, старый! Думай, что говоришь! А кто Алешеньку будет кормить? Может, ты?

– И чего раскудахталась? Корова есть, коза есть, выкормим. Ладно, тихо. Пусть Таська поспит, а то намаялась. А Алексею надо люльку справить. Давай отдохнем маленько, а утром я этим делом займусь.