Елена Платцева - Дикими тропами. Дружба

– Отец наказал не болтать раньше времени. И уж тем более Вам не говорить. Да только Вы всё одно не сегодня – завтра узнаете.

Колдовские зелёные глаза дочки трактирщика сверкали, отражая яростные языки пламени. Бродяжница слушала с крайней внимательностью.

– Учитель Ваш…

– Учитель?

Линёна пугливо взглянула на дверь, но продолжила, веско кивнув:

– Да, Учитель. Он оставил Вам всё, что у него было: дом в Акайде, обеих лошадей, участок на реке…

Бродяжница не прерывала собеседницу. Чутьё подсказывало: главное впереди. Только мысленно поправила Линёну: не дом, а то, что от него осталось.

– … Да иной раз говорят, я слыхала, это не есть всё его имущество. Говорят, – Линёна придвинулась совсем близко, Бродяжница чувствовала тепло её тела, тренированный нюх уловил дух волнения и страха, – … говорят, оставил он Вам сокровища бесценнейшие, горы злата, драгоценностей… Но связана с этим богатством, говорят, тайна неразгаданная… страшная тайна!

Бродяжница готова была поклясться, про тайну – это Линёна сама придумала. Если и были у Учителя какие-то сокровища, чего она вовсе не исключала, и оставил он их ей, что тоже вполне возможно, этим можно было объяснить приветливость хозяина. Однако Абрахам вовсе не дурак, чтобы жертвовать лучшие апартаменты ради постояльца с не вполне ощутимым состоянием. Тем не менее, Бродяжница серьёзно спросила:

– А что, это тайна, о которой никто не знает? Почему не велено говорить?

Линёна отступила на пару шагов, очарование момента прошло, грудной голос дочки трактирщика звучал задумчиво и печально:

– Да нет, люди знают… Болтают… Токмо открыто никто не говорит, всё шепчутся. О наследстве слухи пошли чуть год канул. Ну… Вы понимаете…

Бродяжница кивнула и уставилась в пламя камина, успокаивая всколыхнувшиеся чувства. Да, она понимала. Даже с завещанием Учитель всё продумал до мелочей. Обнародовать свою волю спустя положенный для траура срок, чтобы дать скорбящим время свыкнуться с мыслью о потере. Его нет, и никогда не будет более на земле; он не войдёт, не засмеётся, не одёрнет с искорками насмешки в глазах.

– Абрахам полагает, я не забуду отблагодарить тех, кто мне помог в трудную минуту. Он прав. – Бродяжница вздохнула. – Спасибо. Твои сведения дорого стоят для меня.

Она хотела было снова опуститься в кресло, но ощутила недосказанность: твёрдая решимость вперемешку с паникой согнала со щёк Линёны румянец. Та отрезала:

– У этих сведений есть цена.

Бродяжница вскинула на неё глаза без тени удивления, но с интересом. Что-то в этой девчонке действительно переменилось со времени их последней встречи.

Бродяжница села-таки в кресло и принялась по новой набивать трубку. Не хотелось сию минуту обрывать речь девушки заявлением о неуместности торгов уже после оглашения всех хоть сколько-нибудь важных вестей. К тому же, обыкновенный интерес взял верх:

– Я слушаю.

Линёна собралась с мыслями и заговорила:

– Я знаю, Вы не останетесь в Акайде. Ваша судьба не здесь, рано или поздно Вы отправитесь в дорогу… Мне не нужно никаких… денег или, может, драгоценностей, – Линёна для убедительности с чувством покачала головой, – … я только хочу просить Вас об услуге: когда соберётесь уходить, всё равно куда, в путешествие… позвольте мне сопровождать Вас. Станьте мои Учителем!

Внезапно Линёна встала на колени у кресла Бродяжницы, не посмев потревожить её ног. Красивое лицо девушки преисполнилось тоски. Всё существо несчастной выражало отчаянную мольбу, словно от решения Бродяжницы зависело, выживет она или умрёт.

– Прошу Вас… возьмите меня с собой!

– Но… дитя… – ещё не договорив, Бродяжница осознала свою ошибку. Сама совсем немного старше Линёны, она не имела ни оснований, ни права на такое обращение. Неожиданная просьба привела в полное смятение все мысли странницы, которой едва удалось сохранить внешнее спокойствие. Бесполезность разумных доводов была очевидна. Воображение Линёны зачаровали образы свободной дорожной жизни. Как девушка неглупая, она наверняка помнит о тяготах и лишениях, но трудно не мечтать, изо дня в день работая в трактире отца наравне со старшими братьями. Коль прибавить врождённое упрямство, которое наверняка в ней есть, Линёна продержится в дороге несколько лун. Может даже пару зим. Но её ноги не привыкли к долгой ходьбе, руки не держали оружия…

– Нет, я не могу тебя взять в ученики. Я не владею достаточными знаниями и не сумею никого обучить. А ты с детства привычна к домашней работе, уже поздно что-то менять.

Бродяжница надёжно укрыла сочувствие за холодностью. Она понимала желание девушки уйти от проблем в странствие, но не была уверена, что так будет лучше для самой Линёны.

– Скоро отец найдёт тебе мужа, ты уйдёшь в другую семью и посвятишь себя заботе о детях. А о путешествиях и думать забудешь.

Ни одна слеза не облегчила горе Линёны. Позже она выплачется вдоволь где-нибудь в потаённой каморке, но не теперь. Она обхватила колени и проговорила хриплым низким голосом:

– Я всё равно убегу.

– А как же твой отец? Я не могу его обижать, Абрахам друг мне.

– Я всё равно убегу.

Бродяжница пожала плечами.

– Дело твоё. А теперь оставь меня.

Линёна была раздавлена, унижена, убита. Какой жених? Какие дети? Только небо, да звёзды, да пыльная дорога. Она встала, расправила платье и с поклоном вышла вон.

Ох, и хорош же сон под надёжной крышей! Бродяжница потянулась, сладостно позёвывая, и открыла глаза. Зрение было последним чувством, которое сегодня проснулось в ней. Сначала она учуяла манящий запах с кухни, услышала приглушенные голоса, шум потоков Акайды и воздала должное тёплым объятьям одеяла. Зрению предстал тёсаный потолок с играющими бликами света. Ещё раз потянувшись, Бродяжница легко поднялась, и, обойдя пустовавшую всю ночь кровать и свою постель на полу, первым делом освободила окно от пут занавесей. Комнату залил яркий дневной свет. Бродяжница распахнула окно настежь, впуская на удивление тёплый осенний ветерок. Вглядываясь в давно знакомую местность, она мысленно перебирала насущные дела. Первым делом – посетить пепелище, оставшееся от дома Учителя. А потом?.. Учитель поведал ей, как надобно пройти свой Путь, но не указал направление. Бродяжница могла бы попытаться разыскать его убийц и отомстить. Но ей не давала покоя мысль, что Учитель догадывался о грядущей битве, исход которой был предрешён. Более того, он специально отослал Бродяжницу в горы на несколько дней, словно ожидая прихода убийц.

Доводы рассудка не позволяли рубить с плеча и до поры остужали жажду сиюминутного отмщения. Последняя задачка Учителя на поверку оказывалась глубже, чем выглядела на первый взгляд. Приступать к решению следовало деликатно. Несомненно, дело заведёт её в доселе неизвестную жизнь Учителя. А следует ли ей касаться тех его зим, о которых он не поведал сам?