Александр Цуканов - Смерть старателя

Обшарил закоченевший труп бортмеханика. Снял с него меховую куртку. В кармане комбинезона нашел перочинный нож. Приободрил себя привычным: «Всё будет абгемахт, Аркаша». Ему пришлось дважды лезть по склону сопки на подъем, да по снегу, который сыпал и сыпал, словно собирался похоронить их тут заживо. Мокрый от пота тут же принялся мастерить очаг из камней и куска дюралевой обшивки. Края подогнул топором и подумал, что если соорудить трубу да зашить проем тряпками, то отличное логово получится в багажном отсеке.

Сцедил через тряпочку остатки коньяку, влил в чашку с чаем, немного отхлебнул сам, чувствуя, как теплеет в желудке. Затем стал поить сладким чаем с коньяком парнишку. Парень ахнул, забормотал неразборчиво что-то, едва разлепив глаза. Спросил про аварию и как давно это случилось. Назвался Виктором. Попытался привстать и тут же взвыл от боли.

– Что там у меня?

– Открытый перелом на стопе, кость мышцы порвала и, возможно, сосуды… Кровотечение прекратилось. Я жгут снял, долго нельзя. А у нас вторые сутки пошли. Голеностоп синюшный с краснотой, запах пошел нехороший. Тянуть нельзя, начнется гангрена и тогда оттяпают ногу, либо смерть от заражения крови…

– Нет-нет, я не хочу умирать! – заверещал Виктор. Слезы катились по щекам. Он находился в полуобморочном состоянии, продолжая шептать свое «не хочу».

– Если не обнаружат, тогда придется отрезать ступню.

Цукан разом позавтракал и поужинал куском балыка с хлебом, попил чаю с леденцами, продолжая размышлять, как ему соорудить в закрытом отсеке очаг без трубы и не задохнуться от дыма. «Надо пробить топориком в потолке дырку, – решил он. – Для этого нужно влезть на фюзеляж. Потом нужно вырубить топором две железные полосы, вставить в распор куски железа, края обстучать на изгиб, скрутить проводом – и получится сшивная труба…»

Сухостоя самолет наломал целые горы. Он натаскал про запас дровишек и принялся кашеварить, обустраивать багажный отсек, уцелевший лучше других отделений.

Парень смотрел, силился понять – это шутка или какой-то кошмар про отрезание стопы.

– Вы, правда, ногу отрежете?

– Можно не резать. Помрешь тогда от гангрены…

Парень молчал, казалось, он снова впал в забытье. Цукан подумал о том, что напрасно лезет со своей жалостью. Самому бы не пропасть. А тут еще инвалид прицепом, одна маета. Тут же укорил себя, что за эти годы стал циничным, расчетливым. В двадцать лет, не задумываясь, бросался под пули выручать товарища, Барабанова тащил на брезенте в метель, чуть сам не подох, но вытащил… И мысли не возникало, поступить по-другому. А теперь вот поддался, решил – пусть умирает, если глупый.

– Режьте! Я готов…

Виктор приподнялся на локтях, скинул с себя навал из одежды: режьте, потерплю. Слезы градом текли по бледному обескровленному лицу, затянутому светло-русым пушком. Он представил себя на костылях в подтрибунном помещении стадиона «Спартак», представил, как приятели из институтской команды стремительно носятся по полю, а он стоит одиноко и теперь уже никогда не сможет разбежаться и лупануть со всех сил по мячу. И это почему-то представилось страшнее всего на свете.

К операции Цукан тщательно подготовился. Сначала соорудил из кресла и куска обшивки столик, нагрел воды, прокипятил ножик, крючки, сделанные из жесткой проволоки, тряпки, посуду. Старательно растер в порошок таблетки стрептоцида. Пока выкладывал из аптечки йод, бинты, ножницы, наплывом вдруг вспомнилось, как зимой в начале пятидесятых попал в больничку на прииске «Большевик» с обморожением рук. Больше всего пострадали оба локтя. Когда кожа на локтях зарубцевалась, заставили помогать санитарам, чему был чертовски рад, лишь бы не идти снова в зону. В тот день нес ведра с водой по коридору и неожиданно налетел врач Лизовский – громогласный, вспыльчивый и сразу: «Где тебя носит? Фельдшер заболел. Санитар Красов полный тюфяк… Скидывай телогрейку, одевай халат, подменишь фельдшера во время операции».

В операционной лежал заключенный, судя по множеству наколок, из старых воров.

– Скажу – подашь. Нет, стоишь молча и держишь крючками мышцы, где покажу, расширяешь рану.

Доктор оказался словоохотливым. Весь процесс с подготовкой и саму ампутацию руки он проговаривал с веселыми прибаутками: «Пульс проверь после хлороформа, а то будем с трупом напрасно возиться… Обрабатываем, надрезаем. Косточку пилим осторожно. Мышцы раздвинь крючками! Так, так… А теперь закрываем всё мышцами, потом кожным фартуком. Видишь, как кожа тянется хорошо. Не случайно фашисты из нее шили перчатки. А теперь все сшиваем. Сшиваем не торопясь. Снова всё йодом. Бинтуй, Цукан, ты воевал, небось приходилось.

Лизовский стоял рядом усталый и больше не балаболил. Приказал прибраться и прокипятить инструмент, потом плеснул в мензурку спирту и, не дожидаясь, когда Цукан выпьет, вышел из операционной.

Больничка в лагере не бог весть какая. Лекарства разворовывались, антибиотики американские уходили вольняжкам за деньги. Но инструмент все же имелся. А тут с одним ножиком да аварийным топором… Но другого выхода нет, жалость губительна в подобных делах.

Цукан дважды примотал ремнями парнишку к креслам, приговаривая: «Будет больно, я знаю, так ты кричи. Главное не молчи. Аптечка добрая. Ножик на гранитном булыжнике я отточил. Спирту маленько имеется. Хлороформа нет, поэтому придется тебе, Витя, терпеть. Еще чуток развиднеется – и начнем».

Перед отсечением стопы Цукан смазал йодом кожу вокруг намеченного разреза, заново наложил жгут, чтобы перекрыть артериальный ток крови к оперируемому участку. Дал хлебнуть разведенного спирта.

Затем начал обрезать ножиком кожу, расширил рану крючками, стал резать сосуды, сухожилия. И тут Виктор завыл, задергался так, что пришлось остановить работу. Влил ему в рот немного спирта.

– Терпи! Иначе сдохнешь. Терпи, мать твою так!

Кожу обрезал старательно в виде фартука – этакий лоскут, чтобы можно было закрыть кость. Крупные сосуды перевязал леской, смоченной спиртом, мелкие нитками. Начал пришивать кожу, и снова крик, нервическая дерготня. Кое-как управился, усевшись задницей на колено. Парень затих, то ли впал в забытье, то ли умер, что ни проверить, ни оторваться. Присыпал рану стрептоцидом. Когда сшивал кожу тонкой капроновой леской, которую обнаружил в одной из сумок, начала колотить дрожь. Едва справился. Забинтовал туго культю. Укутал разными одежками. После этого потрогал артерию на шее. Кровь слабо пульсировала, а что там дальше, одному Богу известно. Еще бы пару дней продержаться. Снегопад кончился, начнут активно искать и непременно найдут.

«Надо костры заготовить возле самолета», – размышлял, сидя в кресле. Он перебирал подробности: не упустил ли чего-то важного. Врач как-то говорил, что больной долгое время ощущает присутствие удаленной конечности, пытается шевелить пальцами, но постепенно эти ощущения пропадают. Такая рана долго мокнет, кровоточит. Надо каждый раз делать перевязки. А у него оставался всего один стерильный бинт. Потом придется кипятить, добавляя золу от костра. Но это его не пугало, он был уверен, что их скоро найдут…