Станислав Малозёмов - Всю жизнь я верил только в электричество

– А то! – Сказал я твердо, хотя из этой насыщенной непонятками речи усвоил только одно: побегать да попыхтеть придется крепко.

Подъехали к дому и дядя пошел переодеваться в нарядное.

Вот пока он меняет рабочий прикид на торжественный, я вам, читатели мои, ещё раз напомню, что даже почти в десять своих лет я не мог запомнить всего, что творилось на свадьбе. Помню, что свадьба была и какие-то обрывки всего этого суетного, радостного и длинного события в мозгу моём отпечатались.

Но только самая малость. Наиболее поразительные и необыкновенные моменты. А вот когда я вырос до восемнадцати, то во время праздников разных, да и просто так, между делом, все подряд мои родственники, с бабушки, деда и дяди Васи начиная и кончая самими Серёгой с Натальей мне про свадьбу сами всё в подробностях и деталях часто рассказывали. Событие-то, ох, какое важное. Главный это был тогда праздник в нашем родственном отряде, большом и дружном. Поэтому всё, что я сейчас пишу – это не только отрывочные детские впечатления. Это полная детальная картина торжества рождения новой семьи, нарисованная моей недоразвитой в те годы памятью и забавными, точными и полными рассказами почти всех моих родственников о свадьбе. Так что, выдуманного ничего не будет.

Вышел из ворот какой-то молодой мужик, побритый так гладко, что от скул его отскакивали солнечные зайчики. Он держал в зубах не горящую тонкую сигарету, подбрасывал и ловил тарахтевший спичками новый коробок. На брюках его выделялись до того острые стрелки, что если понадобится, он мог бы их скинуть и косить штанами траву. Белая рубашка из поплина. заправленная в брюки точно не мужской рукой, была притянута к брюкам плетёным кожаным ремнем с гнутой крест-накрест бляхой из золотистого металла. Ноги мужику украшали сверкающие лакированные полуботинки на подошве из микропорки. Я сидел на дедовской скамейке как раз напротив ворот, откуда вышел мужик. От него на все двадцать метров до меня долетал сложный запах «Шипра» и свежего гуталина. В общем, был он похож на какого-то артиста. Меня просто подмывало побежать к нему и попросить автограф. До того смахивала его прическа на стрижку артиста Баталова из фильма «Летят журавли», который я весной в клубе смотрел. Это предстал пока только передо мной и свежим воздухом не артист, каких много, а мой единственный дорогой дядя Вася, обновленный городской униформой и Валиными ласковыми руками.

Тьфу! – громко оповестил он окрестность о своем состоянии, отряхнул брюки, покрутил белый воротник, осмотрел сверху свое отражение в полуботинках, потом для убедительного показа своего отношения к штанам со стрелками и пугающей белизне рубашки сказал ещё раз: – Тьфу, мля, мать твою!

И исчез за воротами, которые через пару минут сами открылись его хитрым приспособлением с моторчиком, а ещё через минуты из-за сарая выполз дядин «Москвич-401», который он без очереди купил по разнарядке в городе как победитель соцсоревнования на уборочной 1956 года. Больше их и не выпускали, как он рассказывал сам. Один из последних экземпляров ухватил. Это была чудесная машина – красавица серого цвета. Она имела явный заграничный вид, который ей придавал длинный капот, дугой опускающийся к багажнику кузов, изящно гнутые крылья, плавно переходящие в подножку, и еще разные нержавеющие блестяшки на капоте и по бокам вдоль кузова. Из сверкающей нержавейки были сделаны оба бампера. На таких машинах, думал я тогда, должны были ездить кроме дяди Васи разные короли, цари, шейхи и всё наше правительство. Дядя Вася, правда, хвастался, что его «Москвич» – это фактически немецкий «Опель», который мы, победители в войне, забрали у немцев как заслуженную награду. Но ему не верил никто. Все говорили, что наша Родина после войны сама может сделать всё, что хочешь. Так выросли её могучие силы после победы. Дядя аккуратно перевалил машину через низкий утрамбованный холмик вдоль ворот, исполнявший роль плотины при дождях и весенних таяниях снега и позвал меня.

– Прыгай в кабину, шкет! Поедем за Серёгиными родителями.

Я быстро влетел в кабину и утонул в сиденье. Внутри я сидел не впервые, потому украшения салона, такие же блестящие и полированные деревянные, меня уже не гипнотизировали.

– Короче, такое дело, – дядя правил машиной не так как бензовозом, а нежно, будто она была из хрусталя вся. – Ты, Шурка Горбачев, Володька Конюхов, Федька Брызгунов и Саня Гусев будете сегодня до ночи свадебное место готовить. Гулять будем вон там, за углом. Напротив Серёгиного дома. Посреди дороги в длину на весь квартал столы должны стоять. Четырнадцать штук. Возле них лавки. Столько, чтоб все столы захватили. Дружка, главный, значит, командир на гулянке нашей – это дядя Гриша Гулько. К нему подойдёте, он пояснит откуда всё таскать и как ставить. Потом перегородите улицу. Отсчитаете по тридцать шагов в каждую сторону и воткнёте поперек дороги колья. Они сейчас уже у дяди Гриши дома лежат. И ленты красные у него. К кольям их и привяжете. Лент много. Есть ещё белые и голубые. Вот их повесите вдоль улицы на деревья в палисадниках. Так, чтобы они волнами весели. Потом поможете Александру Павловичу Малозёмову, братцу батяни твоего, провода протянуть на шестах над столами, да лампочки будете ему подавать. Ночью тоже гуляем. Надо, чтобы никто сало мимо рта не пронёс. Стакан, тем более.

Я выкрикнул как солдат: – Есть расставить, протянуть и подавать! А девки что будут делать?

– Девки малые все подтянуты к кухне. Носить на столы – ихняя задача, посуду грязную собирать, подметать от столов мусор всякий, рушники гостям менять на чистые, про сильно пяьных дружке доносить, новых гостей к нему подводить, чтоб он подарки молодым принимал да рассаживал. А вот мыть посуду будете вы все вместе с бабульками всякими и девками молодыми. На дворе у Серёге чан уже поставили, под ним костер будет. Запасные дрова Михаил, батько жениха, уже рядом скинул. Холодная вода в чане рядышком. И там ещё пятнадцать фляг налили, чтоб с ведрами до колодца второпях не метаться.

– А сколько гулять-то будут? – тихо поинтересовался я с мрачным предчувствием.

Лицо дяди как-то помимо его желания исказилось чуть заметным страданием, которое одновременно выражало и испуг, и болезненные чувства.

– Ну, минимально неделю пропадать будем…

Он вздохнул глубоко, выдохнул шумно, сказал любимое «хэ-эх!» и аккуратно подрулил к дому Михаила Антиповича Опарина, без пяти минут свёкра и без девяти месяцев – деда.

– Ладно, Славка, ты иди во двор. Там увидишь всё. Ужо обслуга, кто надо, с утра на дворе. Тасуют промеж себя обязанности. И ты давай. Но чтоб работа шла как в армии: «Ать-два!»

И скрылся в сенцах. Удалился на обсуждение деталей плана грандиозного события вообще и в частности отвоза-привоза подарков от жениха и приданного из дома невесты в хату к жениху, приёма, а также раскладки денег от гостей. Чего и сколько молодым, а какие вообще не светить и приберечь на остальные дни, да на частичное погашение бешеных расходов.