Станислав Малозёмов - Всю жизнь я верил только в электричество

Процессу учёта и контроля неожиданно помешали жених с невестой и ещё пятеро разодетых в нарядное парней и девушек. Они с шутками и прибаутками ввалились в дом, чтобы обозначить на сегодняшний вечер точное время мальчишника в этой хате, а девишника – в избе невесты.

Пока они там судили, да рядили, определяли и согласовывали, я кое-что выяснил у друзей по чернорабочим обязанностям. Сама, значит, свадьба начнется завтра в пять часов вечера, сегодня будут всякие разрозненные посиделки, а с утра молодые на дядином новеньком «Москвиче» летят в ЗАГС районный, в Затоболовку, потом в городскую кустанайскую церковь возле базара – на венчание. За ними в совхозном автобусе пойдет кортеж сопровождения, набитый счастливыми родственниками, а за автобусом покатятся ещё три грузовика с сочувствующим народом, состоящим из друзей «молодых», тоже парадно одетых, из взрослых знакомых родителей, которым трястись в кузове было поперек горла, но зато привычно. Тогда в основном так и ездили те, кого не втиснули в кабину. ГАИ никогда не было на трассе, а в городе о такой службе слышали только водители, но никогда не встречались.

Вот отбарабанят они там все официальные процедуры и прямо из-под венца рванут к столу. Поскольку ни в ЗАГСе, ни в церкви невозможно полноценно вдохнуть в прямом смысле пьянящий дух свадьбы. Дух этот создаётся только смесью запахов горячих и холодных закусок, браги, пробивающейся хлебным вкусом даже через закрытые фляги, стенаниями гармошки и пьяных певцов казачьих песен. Да ещё жуткими, как выстрелы из-за угла, внезапные пьяные вскрикивания «горько», драками от баловства мозгов в задуревших юных головах, «кражей» невесты, которая вообще-то после ЗАГСа уже жена, зачем воровать жену? Ну и шумными матерщинными стычками старых друзей-соседей, которым невозможно и не за что было полаяться на трезвый ум.

Вечером, когда друзья молодоженов засядут на посиделки, эти обязательные «мальчишники-девишники» с бражкой вместо чая и салом вместо кренделей, мне бы лечь пораньше да выспаться на неделю вперед. Ведь не зря же дядя мой изменялся в лице в сторону приятного, но всё же отвращения от грядущего и неизбежного семидневного запоя. Что я и сделал. Часов в девять вечера залез к деду Паньке на печку, пристроился на краю овечьего тулупа возле стенки и стал считать баранов до тысячи, чтобы уснуть. Где-то на десятом баране дед проснулся, обстучал меня вслепую со всех сторон и спросил сонно:

– Славка, ты што ли, подлец малой?

-Ну не баба Фрося, ты ж пощупал! – удачно сострил я, после чего сразу получил щелбан по затылку. И пока удивлялся, как это одноглазый Панька, да ещё в темноте, не промахнулся. И вот как-то с этими раздумьями и заснул.

Это был редкий своевременный правильный мой поступок, хоть и неосознанный. Поскольку следующий день с самого раннего утра не пришел, не наступил, а влетел как сумасшедший в лице дяди Гриши Гулько и заорал:

– Малозёмовы, вашу мать! Чай не выходной! А ну, на работу все. Сегодня я главный!

Мы, вздыхая и кряхтя, сползли с печки, а бабушка с кровати.

– Гришка! Чего надрызгался поутру!? – Зашипел на него мой дед. – Как управляться будешь?

-Поговори мне, мля! – ответил дядя Гриша и на всякий случай, зная Паньку, шустро покинул хату на одной натуральной ноге и на одном деревянном «копыте».

Праздник начался.

Машины с молодоженами и толпой особо ценных гостей стояли на старте возле дома жениха на середине дороги, которую мы ещё не успели перегородить. Дожидались подбегающих с разных сторон опоздавших. Работы уже не было никакой на полях и огородах. Пшеницу во Владимировке сеяли только озимую, для себя. Созревала она рано. А рапс, гречиху, горчицу, горох, подсолнух, кукурузу силосную и овес, да арбузы ещё, уже убрали. Раннюю картошку тоже выкопали к середине августа. И трудовой народ позволил себе отсыпаться. Даже экстренный торжественный случай не мог из-за накопленной с весны усталости, заставить работяг просыпаться с петухами.

Но вскоре и подтянувшиеся «штрафники» завалились в кузова и кортеж с песнями, разными во всех машинах, рванул, скрывшись мгновенно за маскировочной пылью.

Почти до вечера, до возвращения свадебных автомобилей, наша универсальная бригада из тёток, бабушек, четырёх всё умеющих мужиков, девок почти взрослых и нас, десятерых сопляков мелких, пахала без приседа и сотворила очень приличный , красиво оформленный, подсвеченный сверху и с обочины разноцветными крашенными лампочками, полностью забитый едой, бутылками с лимонадом и водкой стол. А помимо того разукрашенный на цыганский манер всякими атласными лентами и блестящим новогодним дождиком из порезанной на ниточки тонкой фольги, незанятый ничем простор вокруг свадебного плацдарма.

Только сели передохнуть, мужики и по паре затяжек не успели сделать, когда поселок аж подпрыгнул от гремящего бодрыми песнями, моторами, переливами минимум пяти гармошек и истеричными криками добровольных глашатаев, мужиков и баб: «Ох, ты ж, Боже, Боже мой! Молодых везём домой! Ох, скорее бы гулять, да с женитьбой поздравлять! Горьку чарку выпивать, до утра не ночевать! Э-эх!!!» Всё наши внутренне вздрогнули. Потому, что всё тяжкое, что выпало нам с утра, вечером должно показаться безмятежным сладостным отдыхом.

Из автобусов и машин все ссыпались, подпрыгивая в пляске, которую они уже физически не в силах были прекратить, потому как гармонисты тоже не могли заставить себя не давить на кнопки и не тягать гармошкины меха.

Дядя Гриша Гулько ковылял впереди пляшущих и почти ясным после трёх кружек бражки взором разглядывал праздничное место. На лице его сияло выражение главного ответственного за торжество.

– Ну-ка все, шнырь с глаз во двор! – провозгласил ответственный почти трезво.– А Вы, гости дорогие, после жениха с невестой, приседайте по местам. Невестины люди – с её стороны, жениховские – напротив.

Под гармошки и беспрерывное пение трёх или четырёх веселых песен одновременно, Серёга с Наташкой, которую сложно было распознать в многослойном белом нежном платье да под белой вуалью фаты, чуть было не сели первыми, но им помешали сваты – дядя Вася и Валентина, жена его. Они плавно выступили из ворот, неся вдвоём один поднос, покрытый вышитым рушником. Посреди подноса лежал огромный калач с дыркой. В дырку прочно был втиснут хрустальный стакан с солью. Следом за ними так же плавно, но шустро семенили родители невесты дядя Коля и тётя Зина с иконами на вытянутых руках. Мы, малолетки, залезли в палисадник и оттуда через дырки в штакетнике, наблюдали за невиданным раньше событием.

Дядя Вася на подходе к молодым всю тяжесть подноса взял на себя, а Валентина поддерживала его мизинцем.