Ив Соколофф - Там, где водятся ведьмы. Han, sorginak dauden lekuan

– Ты спасла мне жизнь…

– Ага, вместо того чтобы, укокошить еще там в Доностии, – она криво улыбнулась. – Бабушка будет в ярости!

Он осторожно опустил ее на траву, сел рядом, устроив ее голову у себя на коленях, дал отхлебнуть немного вина. Постепенно Катталин оживала – щеки чуть порозовели, дрожь прошла. Пако гладил ее спутанные волосы, сам понемногу приходя в себя. Полежав еще немного, она села, чуть покачнувшись.

– Нам пора.

– Ты уверена, что сможешь идти? – Пако был не на шутку обеспокоен ее состоянием.

– Какое-то время смогу, а потом будет твоя очередь меня тащить! Да, скажи, зачем ты полез в пропасть?

– Мне показалось, что я услышал момочоррак… – Пако затравленно оглянулся. – Их точно здесь нет?

– Так вон же они! – Катталин с улыбкой махнула рукой в сторону противоположного склона. Там в тени большого дерева уютно устроились две крупные рыжие коровы. Вот одна лениво поднялась, тряхнула головой, и по ущелью разнесся знакомый печальный звон надетого ей на шею колокольчика. Молодые люди расхохотались, повалившись в траву. Они смеялись долго, почти до колик, давая выход невероятному нервному напряжению, чувствуя, как пережитый страх понемногу отступает. И вдруг, сквозь это истерическое веселье, Катталин отчетливо поняла, что ей не надо разбираться ни с какими чувствами – чувства уже сами разобрались с ней.

Так или иначе, но надо было идти. От былой грации девушки не осталось и следа, она тяжело опиралась на руку спутника, еле переставляя отяжелевшие ноги. Да и Пако был не в лучшей форме – саднили многочисленные царапины и ушибы, два пальца на правой руке распухли и плохо двигались, он чувствовал себя разбитым и опустошенным. В довершение ко всему он был с ног до головы покрыт коричневатой пылью, одежда в некоторых местах была порвана, даже рюкзаку прилично досталось. Зато зонт, так любезно вмешавшийся в историю с падением, был в полном порядке, его загнутая рукоять все так же вызывающе торчала над правым плечом Пако.

Медленно ковыляя, они спустились в долину, представляя собой довольно жалкое зрелище. Их сопровождали лишь резкие крики разочарованного грифа, продолжавшего чертить круги в вечереющем небе.

Скоро начали попадаться признаки близкого жилья: небольшие участки обработанной земли, на которых сияли алыми боками помидоры, желтели среди ярких узорчатых листьев пузатые тыквы, торчали, не помещаясь в земле, оранжевые столбики моркови, увенчанные сверху пучками перистой ботвы… Затем потянулся ухоженный фруктовый сад, где среди сочно-зеленой листвы там и сям виднелись наливающиеся соком разнообразные плоды.

Катталин уже еле шла, Пако и впрямь думал понести ее, но тут дорога привела на широкую ухоженную лужайку, покато поднимающуюся к белым стенам приземистого каменного дома, крытого черепицей. Справа к лужайке подступал лес, по левую руку виднелись аккуратные хозяйственные постройки и большой пруд, откуда доносилось кваканье лягушек и перекличка водоплавающей домашней птицы. Увидев усадьбу, девушка приободрилась и пошла ровнее. Неожиданно откуда-то выскочил небольшой рыжий пес с умной мордой и заостренными чуткими ушами. Он остановился поодаль и принялся с чувством облаивать незваных гостей.

– Пи́нчо! Пи́нчо! Это́рри о́на! 2 2 Pintxo! Pintxo! Etorri hona! – Пинчо! Пинчо! Иди сюда! (баск.)

Дверь дома отворилась, и на пороге показался дородный мужчина средних лет, одетый, несмотря на теплую погоду, в плотные холщовые штаны и темный жилет, на голове у него красовался лихо сдвинутый набок черный берет, шею украшал щегольской бело-голубой клетчатый платок, а из густой короткой бороды торчала изогнутая вересковая трубка. Крупные добродушные черты его лица расплылись в широкую улыбку при виде Катталин, но увидев плачевное состояние путников, мужчина посерьезнел и что-то быстро спросил по-баскски.

– Лучше б по-испански, дядюшка… – мягко прервала его Катталин.

– Да, точно, меня предупредили, что твой… друг не понимает истинное наречие… В любом случае: о́нги это́рри! – добро пожаловать! Проходите в дом, Мари́ Доми́нги, – это супруга моя, – пояснил Оленцеро для Пако, – уже чего-то настряпала, а судя по вашему виду, вам не помешает как следует поесть и отдохнуть… Но сначала, – он критически оглядел путников, – мыться!

Они вошли в обширную продолговатую залу, посредине которой стоял длинный дубовый стол со множеством стульев с высокими спинками по сторонам; у одной торцевой стены находился огромный камин, с несколькими монументальными креслами, полукругом расставленными перед очагом, а у другой, около растопленной дровяной плиты, хозяйничала жизнерадостная румяная женщина в смешном заостренном чепце. Она весело поприветствовала гостей издали, извиняющимся жестом указав на что-то булькающее и явно требующее непрестанного помешивания. Запахи, надо сказать, от плиты распространялись самые аппетитные.

Оленцеро, не задерживаясь, провел гостей поперек через залу, они вышли через невысокий сводчатый проем в полутемный коридор, где хозяин распахнул одну из дверей. Из проема повеяло банным теплом и приятным запахом цветочного мыла. Внутри просторной комнаты с каменными стенами и полом, стояли две широкие деревянные бочки, выполняющие роль ванн, и несколько скамей с мочалками, мылом и прочей банной утварью. Бочки были наполнены доверху, над водой клубился парок.

«Нас явно ждали» – насторожился Пако, но он уже слишком устал, чтобы всерьез об этом задумываться.

– Так, молодежь, считайте меня несколько старомодным, но купаться будете каждый сам по себе! – Оленцеро лукаво улыбнулся и ловко задернул штору, разделившую баню вдоль на две части и явно повешенную тут для подобных случаев. – Мальчики – налево, девочки – направо!

С этими словами он вышел, прикрыв за собой дверь. Молодые люди не посмели ослушаться гостеприимного, но строгого хозяина, и скоро каждый уже сидел в своей бочке, по шею в горячей ароматной воде. Пако чувствовал, как вода растворяет и смывает усталость, что царапины и ушибы, которыми было испещрено его тело, затягиваются и постепенно пропадают.

Какое-то время они отмокали молча, все еще слишком утомленные, чтобы говорить. Затем Катталин вдруг спросила из-за занавески:

– Пако – это же уменьшительное от Франсиско? И тебе нравится твое имя?

– Никогда не думал об этом. Вообще-то у меня двойное имя: Хуан Франсиско, маме больше нравилось звать меня Пако, а в школе я был Хуан…

– О, Хуан – это же Йон, если по-баскски! Можно я буду звать тебя так? Тем более что на истинного испанского Пако ты и внешне-то совсем не похож!

– Ну если тебе так хочется, – Пако стало немного обидно. – А мне вот твое имя нравится, оно очень красивое.