Александр Стребков - Калейдоскоп

Клавдия Максимовна Сироткина, дама была уже давно перезревшая, но как всякая здоровая и не страдающая фригидностью женщина, считала себя молодой и относила себя к числу шансонеток; была она падкая до плотских утех и шалостей всяких интимных, и в особенности, что касаемо было этих двоих молодых парней. Возможно, на этой почве, сама и не заметила, как оказалась яловой «тёлкой». И, как мы уже сказали, что её ещё иногда назы- вали жильцы дома – Жульета-авоська, по причине того, что, и она и её «пле- мяши» – весь день напролёт таскали эти самые авоськи, а в них бутылки пу- стые из-под водки и ещё непонятно что. Клавдия Максимовна была хохлуш- кой – если и этот вопрос интересует читателя, и он намерен, оценивать жен- ский пол по признакам национального разделения диалекта языка. Так вот, Клавочка, являясь на данный момент подругой жизни для этих двоих лобо- трясов, но, что касается остальных жильцов трёхэтажного дома, ложила на них всех разом и притом – с прибором. По отношению к жильцам дома Клав- дия часто выстраивала своё поведение так, что иных, из числа мужского со-

словия, она покоряла своим обаянием, а на остальных просто начхала и вела себя подобающе той обыденности: хоть хватай узлы с манатками и беги, куда глаза видят… Бывало, в минуты раздражения, в особенности по утрам, на весь подъезд истошно кричала:

– Я вас приучу Родину любить, хамьё староверческое!.. И эти мои, идиоты, туда же!.. Хомяк, а ну вернись!.. твою дивизию мать!.. Ты слышишь, что я к тебе обращаюсь? Уркаган, ты детдомовский!.. Шоб ты до вечера сбисывся!.. Куда тебя понесло, если посуда на месте стоит?!..

Вот и в это ветреное утро, Клавдия Сироткина, спускаясь по ступенькам,

чихнула раза два подряд, вероятно, тем самым, застарелая аллергия на коша- чью и собачью мочу, напомнила о себе знать. Подойдя первой к выходу, она порывисто распахнула перекособоченную дверь. Эта дверь продолжала нести свою службу не меньше, чем уже полтора столетия; но, как помнили

эти стены, последний раз она красилась ещё при Александре-третьем, «Ми- ротворце». Было это очень давно, и, если считать с этого «судного» дня, то —

ещё в позапрошлом веке, когда он собирался, было, приехать в столицу Дон- ского казачества, Новочеркасск. Приехать ему не удалось, по причине затвор- ничества и беспробудного пьянства, а говоря, простыми словами, – очеред- ного глубокого запоя, сия миссия и не была исполнена. Вот эту самую истори- ческую дверь: в ту же минуту, как её распахнула Клава, сильнейший порыв ветра вырвал из её рук. На улице, за порогом бесновалась погода, а тот са- мый ветер дувший с гнилого кутка – со стороны татаро-монгольского Крыма, сметая всё на своём пути, как в знойное лето в степи саранча, а то и орда. Ка- залось, что со следующим порывом ветра рухнет от ветхости дом, который в

эту минуту поскрипывал всеми своими суставами, где-то вверху трех этажей и особенно кровлей…

В доме давно поговаривали старушки, что будто бы, Клава совсем не по- сещает церковь, и не ходит на причастие, пожалуй, ещё с младенческих лет. Потому-то она, не крестясь, но при этом вспоминая всех святых и угодников – не поочерёдно, конечно, а всех сразу и скопом – позволила себе произнести те «сакральные» неприличные слова, за которые иногда сильно и больно

бьют при помощи ветра дверью по морде. Следом идущий за ней с бутыл- ками в авоське Юра-Хомяк, ступив на порог, от порыва ветра на мгновение

замер, но в ту же секунду: то ли, и правда, ветром, а может быть, сквозняком

– окованную дверь вдруг понесло в обратную сторону и со всего размаха ша- рахнуло Юру Сундука в лобешник. Отлетев назад, он ударился спиной в ко- робку, которую с особой осторожностью нёс Жора-Капуста. Бутылки из-под кефира раскатились по всему подъезду, и всё вокруг замерло на время. Жо- рик же, в отличие от друга, упав на задницу и продолжая и дальше сохранять ценный груз, уцепившись в коробку, вдруг, словно вспомнив, завыл и заску- лил по-собачьи. А всё это время на его коленях продолжал сидеть Юра-Хо- мяк, который от удара тяжёлой двери никак не мог прийти в чувство. Клавдия же, обнаружив, что свита её куда-то пропала, прилагая усилия, с трудом при- открыла ту злополучную раритетную дверь. Придерживая полотно двери, она просунула в подъезд свою голову и посмотрев с брезгливостью на своих

«племяшей», спросила:

– Ну?!.. И долго вы тут собралися сидеть?!.. Вот, идиёты!..

Спустя пару тройку минут все трое уже стояли за порогом подъезда. Клав- дия, с усмешкой на губах, потрогала огромную шишку на лбу у Хомяка и с

иронией, сказала:

– Не сдохнешь, но синяки под глазами поносишь. До свадьбы заживёт, а она у тебя вряд ли когда случится, быстрее соседская кошка тигром станет,

прежде, чем для тебя, ублюдок, найдётся невеста. Нехрен было голову свою подставлять, куда не надо! А может, и лучше, мозгов в голове прибавится… Пошли уже, навозные вы червяки!.. дел ещё за целый день не управиться… Развернувшись, Клава направилась в сторону широкого просвета в подво-

ротне. Было ещё утро, и за всю прошедшую ночь, во дворе могло всё что угодно случиться. Могли устроить так, что, ту одинокую старуху, о которой накануне, уже перед сном, вели о ней разговор, и которую ещё два дня назад менты схоронили, откопать на кладбище и водворить во второй подъезд, уложив её в детскую коляску. В этих двух, по-соседски, домах жили ещё не та- кие «артисты» и примеров этому имелось немало.

Ещё весной, в канун женского дня 8-го марта, в соседнем доме, в квартире под №-13 – чёртова дюжина. У Марии Андроновны и Василь Палыча случи-

лась крайняя неприятность. Ранним утром, когда супруги ещё нежились в по- стели, кто-то вдруг в их дверь вначале позвонил, а затем ещё и принялся сту- чать и тарабанить. Василь Палыч и говорит жене:

– Иди, открывай, это уже твой любовник… Надумал и пришёл поздравить тебя с восьмым мартом…

Кряхтя и похрустывая всеми сразу старческими суставами, Мария Андро- новна сползла с кровати и пошкандыляла, шоркая босыми ногами, к двери. Открывает это она дверь, а за ней никого. И тут неожиданно она увидела, что на её двери, на четырёх гвоздях, висит, распятая, дохлая кошка, а под нею ещё и прибитая записка «С праздником тебя, ведьма! Скоро и с тобой это слу- чится». Мария Андроновна прочитав, тут же и грохнулась прямо на пороге.

Муж, Василь Палыч, ждать пождать, а от двери только всхлипы, будто соп- лями кто давится, доносится сопение. Пробурчав, себе под нос: «Уже, собаки, сношаются…», с трудом покинув постель, дойдя до порога открытой двери в

спальню, высунув голову, и в утренних сумерках стал всматриваться. Увидев лежащую в одиночестве жену на полу, сказал: «Уже успел и сбежать, под- лец!.. а эта, от сладострастий, растянулась!.. Ну и лежи!..».