Александр Стребков - Калейдоскоп

если отзыв и критика ещё и с большим наездом, и прочими эмоциональными проявлениями бешенства, с пеной у рта, тогда можно спокойно и дальше пи- сать; значит, ваше произведение выше крыши оценивается, если и не сейчас, то в будущем будет обязательно признано. Чего-то да стоите вы!.. Когда из

издательства выходит какая-нибудь глупая и бездарная вещь, и порою пу- стая, как пробка, в особенности прославляющая власть; при этом говорят обычно: «Написал… – как под забор выссался – ни себе, ни людям! Будто со- седу в карман наложил… и содержание в книжке, как в высохшем лимоне, одна кожура… Её и читать-то вряд ли кто будет, тем более комментиро- вать…».

Вопреки, выше сказанному, из уст звучали и положительные отзывы. По- ехал я в Глебовку хоронить своего друга раннего детства, Шуру Коржа. Когда- то, ещё в самом начале пятидесятых годов он был первым моим другом в са- мом начале нашего детства, как только мы с ним ходить научились. Жили мы по-соседски и в летнюю пору вдвоём ковырялись в дорожной пыли. Потом-то друзей будет много, а этот был первый…

Вот там, на похоронах, подходит ко мне пожилая женщина, прихрамывая и с палочкой в руке, спрашивает: «Это же вы написали книгу про Глебовку?». Отвечаю: «Я написал, а что?..». Вначале нехорошо было подумал, тут же внутри себя наёжился, в ожидании, что сейчас мне будет предъявлено какое- то несоответствие в романе или порицание за что-то. Она взяла за локоть мою левую руку и уткнувшись головой мне в плечо, стала плакать и благода- рить, повторяя всё время: «Спасибо вам за книгу…».

От себя скажу: мы ведь до конца своей жизни, сколько бы лет не прожили, всегда в душе остаёмся теми молодыми и зелёными мальчишками, и только жизненный опыт в экстремальных ситуациях нас преображает в иные ипо-

стаси. Я не тщеславен, но в такой ситуации, я просто тогда оробел, как будто бы школьник и никак не готов я был внутренне к тому, что смогу своим про- изведением, так растревожить человеку душу. Хотя, когда я писал именно

этот роман, я сам часто и густо над ним плакал; и в области сердца часто ко- лоло, но здесь есть объяснение этому – это лично моя боль, где мною опи-

сана жизнь самых близких мне людей!.. Закончив написание романа «Жить запрещено», второго подобного, сказал себе: «Если и дальше буду писать на

подобные темы, в таком же жанре, духе и стиле, наверное, надолго меня вряд ли хватит!». После этого открытия, я быстренько переобулся – на воль- ный писательский жанр – где есть место иронии, которая сменяется грустью; местами присутствует грубость и откровенная пошлость, но много и лириче- ско-комедийных сюжетов, прямо-таки – как в фокстроте и танго. Один мой постоянный читатель, как-то сказал мне, что он прочитывает мои книги по

два раза, а последние романы читал, смеясь до слёз, и будто бы он ранее ни- чего подобного не читал… Оставим на его совести хвалебные вирши, ибо

были и другие, особо опасливые, высказывания тех, кто свою шкуру привык беречь, как в мошне свои гроши, пряча заначку на чёрный день. Вот эти – ра- нее обласканные властью или приберегая свои «духовно-партийные ценно- сти» и стали меня стороной обходить. «…От греха подальше, а то подумают и посчитают, что и я такой же… Ещё неизвестно, какая в стране завтра власть

будет… Будь он неладен, такое написать про нашу советскую власть и комму- нистическую партию!.. И как только такое ему в голову взбрело и язык повер- нулся!..“. Особо „одарённые“, предпочитая, молчать, отнекивались, а на мои вопросы, пробегая мимо, поздоровавшись на бегу, отвечали: „…Читаю, чи- таю… времени нету, Санёк…». Было и такое заявлено обо мне: «Неблагодар- ный!.. Партия и советская власть его выучила, а он такое о ней написал!..».

Кто говорил эти слова, право – не знаю. Мне донесли их уже через десятые

руки, да собственно, это меня мало волнует, тем более не интересует: кто он такой – видимо, как раз тот – «партейный-идейный» – слизняк. Ума не хватает, даже понять, о чём рассказывается в произведении. Да ведь мой роман во- все не о коммунистической партии и советской власти, роман о судьбе моей матери!.. Потому отвечаю заочно и всем – кто от рождения страдает убогими понятиями и скудным мышлением, и до конца остаётся твердолобым, как

пень, – а заодно и тем, кто поинтересуется в будущем. Но вначале для сведе- ния. До 17-го года – то есть, ещё при-царском режиме – тоже ведь бесплатно учили, – в церковно-приходских школах. Имелись ещё и училища с трёхлет- ним и пятилетним обучением. И, ещё неизвестно, откуда больше вышло учё- ных и известных людей, чем это случаться стало при новой «народной» вла- сти. А вот за то, что меня коммунистический – диктаторский режим – и «совет- ская» власть учила – где-то там в школе; да и всего-то восемь классов. За это, моя мать, Надежда Викторовна – рабски!.. за несчастный, ничтожный трудо- день!.. Всего за какую-то убогую палочку в тетрадке!.. Голодная, полуразде- тая; в зной и в холод, в сырости и по колено в грязи и в навозе!.. От зари и до

темна, и часто, и густо – ночами и сутками напролёт, когда дежурная или рас- тёл коров происходит, горбатила в колхозе, а после в совхозе, на молочно-то- варной ферме дояркой, начиная с четырнадцати лет и до шестидесяти! Доила

– в то время – коров вручную, и таскала спереди себя центнеровые кошёлки (сапетки) с силосом, стараясь, как можно больше, своих коров накормить, чтобы больше и молока надоить, хотя от этого ни гроша не имела. И так до

самой пенсии, включая, ещё более четырёх лет после неё, ибо пенсию дали – дешевле сдохнуть под забором, чем жить на такую пенсию бывшей доярке, отпахавшей сорок пять лет на ферме. Даже, если учитывать то, что дали ме- дальку, как ветерану труда. Ту медальку: в жопу бы, в дупло, тому «партейцу» засунуть и подальше черенком от лопаты её затолкать, кто её придумал!.. В

суп её не положишь и лекарств на неё не купить, при пенсии в шестьдесят

пять рублей! Один рубль и тридцать копеек – «сребреников», за столько Иуда продал Христа, а тут за каждый отработанный год каторги в колхозе!.. Навер- ное, много!..

И за всё, за это, за свою мать, которой было всего восемнадцать лет, а они

– эти нелюди, упыри!!!.. так называемая «народная власть!…», за восемь ки- лограмм зерна, которое пришлось таки – взять! чтобы не сдохнуть с голоду! И уже на следующий день, силы найти, чтобы снова идти в этот, богом и

людьми проклятый, колхоз – на эту каторгу и за бесплатно дальше пахать! Вот за всё это – её в лагеря и определили на целых восемь лет. И за это ещё, я должен, и власть уважать?!.. Да я готов её голыми руками душить, и никогда не смогу её даже на дольку простить, за то, что она сделала, не только с моей матерью, но и с моим народом в целом. Будь она трижды проклята, как и её ближайший родственник, по духу и кровавым делам – итальянский фашизм и немецкий нацизм!.. Они одной поле ягоды!.. Грош тому цена, с его убогостью личности, кто этого не понимает и не признаёт!.. ( без комментариев )