Александр Стребков - Не потеряй себя

сильно пьяные, а двое из них заталкивали в пролётку эту девуш- ку. Она кричала и просила их отпустить её, несколько раз вы- крикнула, что у неё будет ребёнок, и она знает, куда её собра- лись везти. Она так умоляла её отпустить, но один – такой самый здоровый среди всех: рыжий и с бородой тоже рыжей заржал

как ненормальный, и мне вам, сударь, даже неприлично его

слова повторять. Смеялся этот изверг и кричал, – там, где один рябёнок сядит, там и ящё двое поместятся; можа завтра убьют, хоть перед смертью белого княжеского тела отведаю! У меня

после этих слов даже ноги, сударь, подкосились. Потом они все погрузились в свою пролётку и, настёгивая лошадей, поехали в сторону железной дороги, а я стояла и плакала, слушала ещё долго, как кричит и просит её спасти та девица. Там, на желез- ной дороге – на боковых путях стоят эшелоны и в них солдаты живут. Там, скажу я вам, страшные вещи происходят…

Пётр Леонтьевич не стал дальше слушать женщину, резко

обернулся и быстро зашагал прочь, а она уже в спину ему крик- нула:

– Сами-то не ходите туда, вас там убьют!..

Пётр Леонтьевич пересёк главные железнодорожные пути и направился в сторону запасных путей, которые были забиты

теплушками, а из торчащих труб вился дымок. Навстречу между путями к нему шёл железнодорожник и, судя, что в одной руке у него был большой рожковый ключ, а во второй он нёс маслёнку

– являлся мужчина обходчиком. Поравнявшись, поприветство- вал путейца, стал расспрашивать о жене, попутно жалуясь на

свою судьбу и произвол новой власти. Железнодорожник, всё это время, молча, слушал собеседника, вскинув к верху подбо-

родок, смотрел печально куда-то на панораму противоположно- го высокого бугра за железкой, и словно пряча глаза, старался не смотреть в лицо страдальцу. Наконец, спросил:

– Жена давно пропала?..

– Неделю назад, может быть немногим больше.

– Тогда, господин, ваше дело очень даже безнадёжное. Так долго там не заживаются, – кивнул подбородком в сторону теп- лушек, – то разве армия?!.. Там одни бандиты и нелюди!.. Толи на германском фронте им все мозги повышибали, то ли и впрямь почувствовали, что они Бога за бороду взяли. Лучше бы немцы их в окопах газами дотравили, чем таких видеть здесь! Туда тебе лучше не ходить – пристрелят сразу. Такие искатели

как ты, уже ходили туда – после вместе с теми, которых разыс- кивали, на дрезине на мост вывозили и с моста в Дон кидали. Они сюда, каждый божий день со всего города молодых бары- шень свозят, а утром, сам не раз видел: уложили, как дрова на дрезину и повезли к реке. Были случаи, когда какая-нибудь

страдалица, вырвавшись из их лап, сама бежала в сторону реки и с моста бросалась. Такое увидишь, и жить дальше уже не хо- чется! Злодейство никогда не насытишь, а те, что там, в теплуш- ках – гораздо хуже зверя лютого.

– Что же мне делать?.. Как же мне дальше-то жить?!

– А ничего не делать, сейчас жизнь человеческая копейки не стоит! Иди домой, да и живи, если это жизнью назвать можно,

но не один ты такой, многие целые семьи потеряли. А туда, мой совет тебе – не ходи – нет её уже в живых, притом, как ты сказал ещё и в положении была.

Не сказав больше ни слова путейцу, Пётр Леонтьевич, будто

побитая хозяином собака, обернувшись, побрёл в обратную сто- рону. Он шёл и горько рыдал как когда-то в далёком детстве:

слёзы застилали глаза, отчего он всё время спотыкался, а два раза переступая рельсы, упал. В глазах стояла Лизонька – то

идеальное уникальное творение природы: красивая и нежная как бабочка, хрупкая как снежинка, куколка от рождения. Порой казалось, что она осталась такой же со своего раннего детства

ни капли не изменившись. Не хотелось ни о чём думать, как и жить дальше на этом богом проклятом свете…

В мае того же восемнадцатого года в город вошли снова де- никинцы, а вслед за ними немцы и теперь по центру города вы-

шагивали патрули злейшего врага бывшей Российской империи. Пётр Леонтьевич не пошёл жаловаться в комендатуру по поводу пропажи жены, как многие из подобных ему и просить какого-то содействия, он возненавидел как тех, так и этих – хотя бы за то, что под ручку вошли в город с врагом. В его понятии не могло уместиться то, что в содружестве с немцами можно убивать сво- их кровных братьев славян. Сам того, не осознавая и не задумы- ваясь над этим, Пётр Леонтьевич в душе и взглядах своих, был

патриотичен до мозга костей. Одного он не мог понять, и при- нять как должное: как это можно, после четырёх лет войны с Германией и Австрией, в то время, когда страна голодная, раз-

детая и разруха кругом, ещё и затеять междоусобную войну. По- ка он размышлял над этим – 8 января 1920-го года большевики будто бы умышленно день подобрали: на второй день великого святого праздника Рождества Христова выбили из города дени- кинцев; вошли в город и принялись устанавливать какую-то

свою, для большинства горожан непонятную, новую власть. Снова по городу пошли аресты, пытки и расстрелы, поиски со- кровищ и любых ценностей вплоть до безделушек. Народ зата- ился, большей частью попрятался и, все почему-то продолжали надеяться, что это скоро пройдёт – явление временное, как и в восемнадцатом. Слово – «Чека» произносилось полушёпотом, навевая, в мысли каждого городского обывателя суеверный

страх, но всё в этом мире рано или поздно проходит: хорошее, доброе пролетает мгновениями, плохое и страшное тянется, как тёмная туча по небу плывёт. В начале осени двадцать первого

года, когда на юге уже затихла война, Пётр Леонтьевич, страдая одиночеством и воспоминаниями о первой жене, неожиданно понял, что если и дальше так всё будет продолжаться, то он не жилец на этой земле. Клин вышибают клином! – сказал сам себе и в мыслях стал перебирать всех, кто бы послужил этим клином. На память пришла сразу Екатерина, которая когда-то работала у него в коммерческой конторе одной из управленцев и насколь- ко помнил он, до сих пор была не замужем. Где жила, – он это

прекрасно знал, ибо сам когда-то, то жильё ей приобретал. Симпатии она и ранее у него вызывала, но одно дело симпатии, которые никак не могли равняться, даже стоять издалека с его любовью к Лизоньке. В ту же неделю Пётр, наняв извозчика, пе- ревёз немногочисленные узлы с вещами Екатерины к себе до- мой на Пушкинскую. Венчались, как и полагается в Ростовском Храме, а после у новой власти брак оформили и в тот же день в биографии Петра Леонтьевича произошли изменения. Под фа- милией Дворыкина была его новая жена Катя, а он никаким

Дворыкиным до этого момента не являлся. Фамилию, унаследо- ванную от отца и деда – дальнейшей своей родословной просто он не знал – носил похожую на-польскую – Корецкий. Какой она на самом деле являлась эта фамилия, по правде не ведал и не