Андрей Логунов - Шизоград. Город абсурда

Две взрослые губки подешевели при заходе. Улыбки стали плавающими. Стандартные старые скидки в приличных номерах были удачно расположены в горизонтальных сложностях. Оздоровление погодными условиями искали другие пути решения. Подключение снова было безграмотным, и кнопки крутились перед кончиком носа.

Старый диван для отдыха не подходил. Все расселись возле ржавой скамейки на газету. Суть происходящего была сформирована в справочнике телефонных хулиганов. Вешать бельё на ветку сирени было обычным случаем. Но ожидание всех угнетало. Когда сушка завершилась победой параллельных улиц, Телогуб решил сделать первый шаг. Но шагать он не смог по причине отсутствия мотивации. Попробовав поднять пластиковые бутылки, накаченные воздухом от потолка, он надорвал батарейки и был вынужден сложить в банку всю возможную мелочь.

Вечер подошёл заметно к сиреневому забору и раскрыл очки на самой интересной странице. Все повернулись и зафиксировали позвонки в вертикальном положении. До отбытия жарких масс оставалось не так много дней, сколько использовалось в прошлом году. Дела накапливались, а пот испарялся над духовкой. Проверка, которую запланировали провести над раковиной, не дала результатов, и пришлось танцевать в обратную сторону.

Губанога, висевшая всё это время в приподнятом настроении, запела сухим хрипом открывающейся двери. Пылинки стали ей подтанцовывать, но надолго их не хватило, и заканчивать вечерний сбор пришлось пустому кошельку. Песня высушила поля, а мангалы расставили уже на чёрные камни. Хлопали крыльями и щёлкали языками. Праздник был в самом загаре. Шея краснела, а плечи таяли под лампами синих кузнечиков. Нашествие козерогов предсказывали древние поколения, но книжки были замурованы в библиотеке. И всё это вместе сложилось в закрашенную картину.

Телогуб встал за кафедру и открыл свой доклад на второй странице. Текст был еле виден, а кофе остыло ещё пару дней назад. Он отпил из лужи и втянул в себя запахи увядших цветов. Речь началась под гимн забытых моряков. Никто не хотел слушать, но смотреть не запрещалось. Лучи жалили макушки острыми иголками, и ощущалась судорога деревянных сидений. Губанога пару раз пыталась подбодрить своего друга губку, но дотянуться не смогла. Выжимка тоже не давала особых результатов. Можно было бы попробовать заменить кран и вентиль, но ситуация на телевидении была сложной с самого начала. Раскачиваясь из стороны назад, начали падать хрустальные лебеди. Их с прошлого года осталось четыре, и они дружно стали падать в пропасть. На последних строках монолога жутко и сильно стали трястись уже старые парты. Надписи стирались, а дерево держало кеды на достаточном, для спокойного существования, расстоянии. Телогуб рассекретил документ клавиатурой вниз и сел несколько раз на корточках в погребе. Крышка закрывалась туго, поэтому её отправили в космос на освоение новых материков.

Зал зааплодировал лежа. Звуки разносились по всей округе и привлекали пьяных тараканов устроить драку на сцене академического театра. Выпуск оказался шедевром мирового пролетариата и силиконовые бюсты гордо установились на одном кирпиче старого разрушенного особняка. Было тесно, но все терпели. Привыкшие к промакаемым дождевикам вышли на демонстрацию днём позже, но не нашли друг друга. Расходиться пришлось ползком по шпалам. К тому времени трава уже начинала щекотать своими корнями пустые стаканы.

Губанога достала копию билета в кино и написала негативный отзыв на администратора пункта приёма просроченных продуктов. Второй шанс офицерским составам выдавать не решались. Фрагменты сна упаковали в мешок и запаяли остатками кремового рулета.

Губки продолжали висеть и улыбаться друг другу. Иногда их взгляд падал на форму школьного сторожа, но пугающие образы вездесущих продавцов разжигали аппетиты. Волнение постоянно переполняло вазы, и перелитая вода стекала по обоям новейшей разработки. Круг крутился по краю квадрата, и все замирали в ожидании чуда.

Когда животы были набиты закрытыми булочками, раздался звонок от старого приятеля. Обида на него в прошлой жизни стала поводом шариковой неграмотности. А шутка про автомобиль и мятые листья вывела всех на чистую воду. Голос растопил кусочки льда из соседского холодильника и задул нежными полями по волосатым ногам.

Губанога достала клей ручной работы и залепила трещину на правой обувной фабрике. Новые партии имели лишь такое название, а на деле существовали независимо от пешеходного перехода в солнечный день. Пузыри на лужах предвещали приезд консилиума. Никто никогда не подумал про зажиточных кассовых руководителей и губки были тоже из этого числа.

В нужный момент Телогуб усилил сигнал и обрезал провода на ремонтируемом балконе. Ценник просто зашкаливал и совершенно не стеснялся петь матерные частушки. Губки от звонких искр прекращали друг другу улыбаться и искали способ перевернуться на другой бок. Этого же искал и бокал с распродажи. Но даже он был не так умён, как олени на дороге популярной трассы. Особенно в момент соединения рук с плёнкой для хранения документов и приятным рассеиванием рекламных буклетов переворот назревал грозный. Насколько было можно, Телогуб перевернулся и снова задремал. Губанога взяла с него пример, но доела тарелку супа до дна. В счёт пошли и кубики игрового набора. Но покупать их не стали бы никогда. Так и не узнав, в чем суть сухого климата, губки обнялись в последний раз текущего вечера и потрясли канатами в сторону маски для сна. Её очень не хватало на том собрании, но исправить ремонт хотели сильно. Песня казалась знакомой, и Губанога так считала, но Телогуб запретил ей тратить суммы, превышающие вторую полку поезда. Послушав его, она вывернула карманы и зашила рваную рубашку ещё в прошлые выходные. Дни шли медленно, а висеть нравилось всему городу. Но только если никто этого не видел, конечно же.

Новорожденный архитектор пришёл на шоу медленных трамваем. Помещение было овальное с майонезом на стенах и стульями в углах кровати. Здесь всем обещали найти спутницу кошелькового типа, и она решила попытать свою неудачу. А он сегодня надел очень красивые рисунки, ноги обернул фольгой, а на голове оставил волосы естественного направления. Красота была главным рекламным буклетом всех юношеских соревнований. Архитектор понимал это каждой пяткой и почёсывал подмышки два раза в час.

– Кужарамик, мы уже тут! – позвали из-за спины пенопластового памятника.

Архитектору слышать своё имя было неестественно в неестественном месте. Он зажал нос пальцами ног и принял это достойно.

Идей было несколько. Родить их предстояло в процессе, когда куча магазинных планктонов пристально всматривались в зеркало души. Кужарамик сел на стул, который в этот миг не существовал в пространстве и вылупил глаза на генерала. Шоу показывало первую идею задом наперед. Когда видео подошло к началу стола, у всех заиграло на затылке. По правилам этикета первый хлопал в ладоши, если успел их купить на рынке. Кужарамик купить их не успел, поэтому щелкал семечки медленнее обычного. Идея показалась ему не свежей. Запах костра развеялся по перрону и окутал заброшенные электрички тонкой плёнкой забытых надежд. Пришло время произнести эту идею вслух и станцевать мораль. Кужарамик был не из робкой сотни и потряс перед генералом и его аллергиком памятной записной книжкой с красивой иллюстрацией в центре. Зал зааплодировал лёжа и начал медленно засыпать. Шоу набирало обороты, и на свет появились рейтинги. Это было решительным впечатлением.