Александр Шляпин - Тайна скорбящего ангела

– А я думал всё —писец! Сзади, как жахнет – летел так, будто кто в подхвостье пнул! У меня до сих пор ягодицы болят, —ответил Русаков, и тоже засмеялся. Закончив ржать, «Ташкент» бросил сигарету в сторону и достал из кармана прямоугольную пачку жвачки. Он развернул фольгу, вложил себе пластинку в рот и блаженствуя, закрыл глаза.

– Тащишься…?

– А что делать, – ответил Ташкент, работая челюстями.

«Ташкент» обожал «Тутти —фрутти». Она напоминала ему вкус лихой молодости, и Виталий был не в силах лишить себя этого удовольствия, которое было предметом борьбы со стрессом. Она была каким—то личным символом – символом свободы и духа, которым он «заразился» в ЗГВ.

Во время заплаты «Ташкент» всегда шел в знакомый ларек, который торговал сигаретами, жвачкой и прочей ерундой. Он покупал себе по три – четыре блока и не парил мозг поисками. Эту привычку он приобрел еще в школе, и никак не мог с ней расстаться. Жвачка успокаивала ему нервы и наполняла организм приятным вкусом фруктов.

– Санек, хочешь жвачку, —спросил он, протягивая другу блестящую пластинку. Русаков взял резинку и, развернув фольгу, положил её на язык. Неповторимый аромат наполнил рот взрывом фруктового вкуса.

– Ребят жалко, – сказал Русаков, —неудачно они попали…

– Так война же, – спокойно ответил «Ташкент». —Начальству брат, виднее.

– Я думаю, там на прежней позиции уже нечего делать, —сказал Русаков, надувая пузырь. —Разве что за шампунем налегке сгонять…

– А я там ствол забыл. Теперь отписываться придется, – сказал Виталий.

– Закончится бойня —найдешь…

– Даже заморачиваться не буду, – ответил Демидов, надувая пузырь. —Пусть вон майор Евсеев составляет акт. Не хватало мне ползать по руинам – искать то, чего может, уже и нет…

Мотострелковая рота из майкопской бригады, «расквартировавшаяся» на какое—то время в подвалах и подъезде жилого здания, во все щели тарахтела из автоматов и пулеметов в сторону Первомайской. А тут во дворе было более безопасно. Бетонное здание «хрущевки» надежно прикрывало от шальных пуль, летевших с проспекта. Убаюканные звуками войны офицеры спецназа ФСБ разместились в чужих квартирах на первом этаже. Русаков почувствовал, что закрыв глаза, моментально проваливается в бездну сна. Для группы шли вторые сутки без отдыха. Двое суток войны только с перерывами на перекур и прием пищи. Двое суток в условиях огня и настоящего ада, который устроили чеченцы на улицах Грозного. Молодые не обстрелянные солдатики отстраненные «стариками» от боя, заняли позицию с тыльной стороны здания. Здесь было не так опасно, как на улице. Связисты сидели в эфире, а потрепанная в бою пехота, готовилась к контратаке: мотала ленты, вскрывала «цинки» с патронами, бинтовала раненых. В «печи», изготовленной на скорую руку из бочки, потрескивая, горели остатки мебели и прочей хозяйской утвари. Всего лишь день назад в этом доме проживали люди, которые сейчас от обстрелов прятались по подвалам. Разве они могли подумать, что в их дома, в их квартиры нежданно—негаданно придет эта никому ненужная война. От исходящего от «буржуйки» тепла, глаза Русакова моментально слиплись. Ему жутко хотелось спать. Откинув голову на спинку дивана, Русаков на какое —то время прикрыл уставшие очи. Он уже почти засыпал от усталости. Мысли начинали медленно крутиться в его голове, и он не мог сообразить, как дальше бороться с таким явлением. Организму требовалось какого—то стресса, чтобы через всплеск адреналина отогнать эту дрему. Несколько минут он старался бороться, но сон оказывался сильнее его. Он буквально в одно мгновенно ломал волю Русакова, засыпая ему глаза сонным песочком.

– Да, ну его нах… —громко сказал «Химик», сотрясая головой.—Не могу я так больше…

– Ты что…? —спросил «Ташкент» толкая друга локтем в бок. —Что —что, спать хочу —не могу! Еще эта чертова бочка тут нагрелась…

В какой—то миг треск автоматов вновь стих. Что толкнуло Русакова, он даже сам не понял. В долю секунды, он вскочил с дивана, и выпрыгнул в разбитый оконный проем на улицу. Бежал «Химик» обратно к школе —вернее к тому, что от неё осталось.

– «Хо—ро—шо —жи—вет—на —све—те—Ви—ни—Пух», —пел он себе под нос, задавая детской песенкой темп бега. —«У—не—го—же—на —и —де—ти —он ло—пух» —прокручивал он в голове фонограмму, разбивая темп бега на слога, регулируя таким образом дыхание на два шага вдох —один выдох…

– Стой придурок, —услышал он за спиной окрик Демидова, —ты куда помчался – урод…?

Виталий увидев, что друг не реагирует на его крик, бросился следом. Тем временем «Химик» уже вскочил в дверной проем и исчез в дымящихся руинах школы. По обломкам бетона в кромешном дыму он поднялся на второй этаж. Полчаса назад они держали оборону. К счастью шампанское, оставленное под учительским столом, было цело. Бутылки не пострадали. Русаков сложил вино в брошенный вещевой мешок, и пулей выскочил из горящего класса, схватив пулеметный ствол. Задыхаясь от дыма, он спустился по лестнице в предбанник. Там нос к носу, он столкнулся с «Ташкентом».

– Ты что Саша, псих? Придурок бляха – муха… Я вижу ты, совсем охренел… Ты что, решил свою репу, под пули подставить из—за этого пойла. Оно что – этого стоит!?

– Не ори! Ты как всегда в своем репертуаре… Снегурочек бляха муха всех распугаешь! – спокойно ответил Русаков. —Ты что забыл – сегодня ведь новый год!

Виталий на какое—то мгновение опешил. Он выплюнул жвачку и ничего не понимая, посмотрел на друга, словно тот сошел с ума. Виталий хотел что—то сказать, но слова от нервного стресса, словно высыпались из головы на лестничный марш.

– Дать бы тебе в рыло… Ты подумал урод, как я буду в глаза твоей матери смотреть, если тебя подстрелят, —закричал он. —А ну давай, дергай отсюда, я прикрою! Больной что ли- бляха медная…!

«Химик» ухмыльнулся. Закинув за спину мешок с бутылками, он бросился бежать через двор. Он петлял, словно заяц. Русаков бежал обратно – к «хрущевке» туда, где разместилась группа. Расстояние до неё было не больше семидесяти метров, но это были те метры, которые могли быть последними.

– Хорошо живет на свете Вини —Пух. У него жена и дети —он лопух, —вновь проговаривал Русаков вслух, куплет за куплетом.

В голове щелкал незримый секундомер. Он хорошо знал, что под огнем противника на счет три надо падать.

Среднестатистический стрелок, если он не спортсмен по стрельбе, затрачивает на выстрел не более трех секунд. Поднял автомат на линию глаз – раз. Поймал цель в прицел – два… Нажал на спуск – три… Русаков упал. В тот миг пуля с воем проскочили над его головой, и после до него донесся звук выстрела. Он вновь вскочил, и сделав два три шага, опять упал. Откатился в сторону – вновь вскочил. Прикрываясь детской площадкой, побежал к жилому дому. Там было безопасно. Вновь пули с жужжанием проносились мимо. Спасибо пехоте —прикрывают огнем из «Корта». Остаются считанные метры. Вновь кто—то стреляет уже на первом этаже соседнего дома. Смотреть мешает пот, он застилает глаза. Стреляют из подвального окна. «Бармалеи» увлеклись охотой.