Сергей Баев - Болото. Книга 1. Каталы

– Профессор Кеглевич не обладал никакими спортивными званиями, никогда не участвовал в турнирах, тем не менее, игру чувствовал буквально кожей. Поверьте, молодой человек, таких профессионалов можно по пальцам пересчитать. Он, как настоящий артист, наслаждался бильярдом, играя только в своё удовольствие.

По-моему, сказано убедительно, надеюсь, неопытный корреспондент поверил. Зачем посторонним знать правду о Льве Давидовиче Кеглевиче?

Итак, возвращаемся в 1974 год. У меня назначена встреча с профессором в Доме Учёных. Я старался всегда быть пунктуальным, поэтому ровно в десять находился на месте. Профессор ждал меня с нетерпением.

– Здравствуйте, Сергей, искренне рад вас видеть, – нежно улыбаясь, он протянул руку и поближе придвинул пустое кресло.

– Доброе утро, Лев Давидович, как ваше драгоценное здоровье?

На этом дежурные фразы закончились и наступила пора перейти к нормальному, серьёзному разговору.

– Серёжа, давайте немного поговорим о бильярде. Я хочу кое-что рассказать, – таинственно начал профессор.

Об этой игре я мог говорить часами, поэтому быстро кивнул и навострил уши.

– Вы вполне взрослый человек, поэтому буду с вами полностью откровенен, при условии, что этот разговор останется между нами. Идёт? – продолжал интриговать профессор.

Изобразив серьёзное лицо, я произнес как клятву:

– Конечно, идёт, Лев Давидович!

Он продолжал излагать мысли предельно серьезно, видимо, беседу давно продумал до мелочей:

– За два неполных года я научил вас всему, что умею. Теперь вам нужна игровая практика. За год игры в Доме Учёных вы получите её в избытке, коль скоро не станете лениться, а будете постоянно играть, причём со всеми. Лучше всего, если вашими партнёрами окажутся бильярдисты классом сильнее. Только так можно расти в техническом плане.

– Да понял я вас, Лев Давидович.

– Не перебивайте, просто внимательно послушайте. Знаете, кто такие каталы?

– Ну, каталы – это карточные шулеры, у которых пять тузов в рукаве. Они с помощью разных хитрых приёмов всех надувают.

Профессор по-отечески улыбнулся:

– Правильно! Однако встречаются каталы не только карточные, бывают и бильярдные. Причём бильярдные каталы намного умнее и изворотливее. Они настоящие знатоки человеческой сущности. Это в высшей степени отличные психологи!

Я в изумлении открыл рот, но он назидательно продолжал:

– Бильярдный катала играет на струнах человеческих слабостей, таких как зависть, жадность, жалость и других, даже ненависть. Используя в свою пользу человеческие пороки, он заставляет людей проигрывать огромные деньги. Наверное, слово «заставляет» не совсем подходит. Уверен, катала так ухитряется манипулировать партнёром, что тот сам жаждет расстаться с деньгами. Методов манипулирования сотни, если не тысячи, поэтому обычный игрок, даже с хорошей техникой, не в силах ему противостоять. Подобные жулики существовали всегда, столько лет, сколько существует эта игра. Чем быстрее развивается бильярд, тем больше катал, особенно в нашей стране, где народ в большей степени падок на халяву. Людьми бессовестно манипулируют, их нагло обманывают на каждом шагу, а они снова и снова хотят быть обманутыми. Психология манипулирования человеком – целая наука, освоенная каталами в совершенстве.

Я притих и слушал, открыв рот, ведь ни о чём подобном до этого момента даже не подозревал. Мысли превратились в полный винегрет, вопросов в голове тьма, а главное – совершенно непонятно, зачем профессор мединститута рассказывает о каталах?

– Посиди тут немного, подумай над моими словами, попробуй, если сможешь, переварить услышанное, а я прогуляюсь до буфета, принесу по чашке кофе, – спокойно произнёс профессор и удалился.

От напряжения разболелась голова, – так, между прочим, случалось всегда, когда я что-то не мог осмыслить. Я много раз слышал о психиатрии, о психушках, однако о психологии не знал вообще ничего, тем более о психологии манипулирования. Как-то в прошлом году Лев Давидович взял в спецфонде научной библиотеки книгу о психоанализе и дал почитать. Автором оказался какой-то незнакомый ученый, кажется, Фрейд, рассуждающий об Эдиповом комплексе и комплексе Электры. Изданий по психоанализу, как и самой науки, в стране вообще не существовало, всё же хранилось несколько переведённых книг в библиотеках мединститута и университета.

Лев Давидович поставил на стол чашки с кофе. После нескольких глотков я немного очухался, пришёл в себя и задал мучивший вопрос:

– Профессор, зачем вы рассказываете про катал, про манипуляции?

– Всё довольно просто. Дело в том, что я и являюсь самым настоящим каталой. Наберитесь терпения, послушайте ещё несколько минут и, пожалуйста, не перебивайте. Много лет назад, закончив мединститут, я поступил в интернатуру и постоянно ощущал голод, постоянно хотелось есть. Родители надрывались преподавателями в университете, тянули из себя последние жилы, много работали, однако их зарплат всё равно не хватало. К тому же, с нами жила старенькая бабушка и младшие сёстры. Однажды я понял: в этой стране, чтобы жить в достатке, надо родиться сынком члена ЦК КПСС, либо придумать маленький гешефт, проще говоря, бизнес. И я придумал! Кстати, Серёжа, как вы относитесь к евреям?

– Нормально отношусь. Помню, каждый день в течении десяти лет ходил в школу и только недавно узнал, что в нашем классе учились еврейский мальчик и две еврейские девочки. Мы как-то об этом никогда не задумывались. Ходили в одну школу, дружили, много времени проводили вместе.

– Ладно, вернёмся к моей биографии. Слушайте, что было дальше, это довольно интересно. Я быстро написал и защитил кандидатскую, это произошло через два года после окончания мединститута, потому как все пять лет, начиная с первого курса, занимался в научном студенческом обществе. За эти годы набралось много практического материала, который необходимо просто проанализировать и оформить в виде диссертации. Таким образом, в двадцать пять я стал кандидатом медицинских наук в области психиатрии, оставлен на кафедре в должности старшего преподавателя. Однако я не хотел заниматься со студентами и переквалифицировался в гематологию, перейдя на работу в одну из лабораторий при мединституте. Вот там открылась перспектива настоящей научной работы, а главное, появилась возможность ездить по стране на различные научные симпозиумы и съезды, которые проводились семь-восемь раз в году в различных уголках Советского Союза. Я не пропустил ни одной конференции, ни одного съезда. Чувствуете, куда я клоню? За два-три года такой деятельности, я побывал во всех крупных городах нашей необъятной родины. Теперь о бильярде. Его я любил всегда, начал играть с тринадцати, и к двадцати годам мне не было равных. Впрочем, в Томске никто не хотел играть со мной на деньги, ведь все знали мою технику. Появилась необходимость в оперативном просторе, другими словами, надо было гастролировать по всей стране, и такой шанс появился, когда я участвовал в научных конференциях и симпозиумах. Практически раз в два месяца, а то и чаще, я куда-нибудь отправлялся: то в Ленинград, то в Киев, то в Одессу, то ещё куда-нибудь. Первые два года научных командировок были потрачены на то, чтобы договориться с бильярдными маркерами в разных городах, в тех бильярдных, где шла игра на большие деньги; те соглашались сводить игру, за что получали пятьдесят процентов от выигрыша. Существовало, впрочем, одно жёсткое условие: в целях безопасности играть можно было только с тем, на кого укажет маркер-наводчик. Проигрывать, знаете ли, никто не любит, ну а люди, связанные с криминалом, тем более, победив такого соперника, можно запросто лишиться не только денег, но и жизни, поэтому приходилось строго следовать заданному правилу. За вечер подготовленной игры мы зарабатывали по 500—700 рублей каждый. Согласитесь, это хорошие деньги по тем временам, если учесть, что проезд, проживание и питание – всё это за счёт государства, в виде командировочных. Маркерам такая прибавка нравилась, если учесть, что их работа заключалась в том, чтобы подать знак в нужный момент, указав на очередную жертву. Ввиду огромной географии проведения научных симпозиумов, в данной бильярдной я мог появиться, в лучшем случае, через год-два, к тому же, меня никто не запоминал, поскольку я изображал серого, незаметного, жадного командировочного еврея. Человеческий порок, часто используемый мной, называется антисемитизм. Ненависть к евреям процветала в Союзе бурным махровым цветом.