Джеймс Уиллард Шульц - Золотая пыль

– Да. Прямо сейчас, – ответил отец и велел Олиному Бизону и Черной Выдре поторопится и загнать всех лошадей в корраль, оставив двух для нас.

Апаки сидела на сиденье фургона рядом с моим отцом. Я устроился рядом с ними и увидел, что фургон полон бизоньего мяса и шкур. Я спросил, как прошла охота.

– Их было большое стадо. Они издалека учуяли нас, но наши лошади для охоты были сильными и быстрыми. После долгой погони мой мужчина и мой сын догнали их и убили пять животных – все жирные коровы. Этим вечером, Орленок, ты полакомишься жареным языком, – ответила Апаки.

Отец остановил фургон перед складом, и прежде чем мы распрягли его, Одинокий Бизон и Черная Выдра привели из корраля двух животных, на которых мы должны были ехать. Когда мы вынесли свои седла, Апаки сказала нам:

– Поторопитесь! Езжайте скорее. Старики помогут мне разгрузить мясо. Скажите Белой Голове, что, если он болен, я поднимусь к нему и помогу ему своими снадобьями.

Синопа прыгал вокруг меня, касаясь лапами моих ног, напрашиваясь пойти со мной. Я сел в седло и посадил его перед собой. Опираясь лапами на луку седла и спиной на меня, он прекрасно устроился и держался, даже когда лошадь нечаянно спотыкалась.

Одинокий Бизон и Черная Выдра крикнули нам, чтобы мы были поосторожнее. Отец протянул мне ружье, сел на свою лошадь, и мы отправились в путь. Ночь была довольно темной. Тропа была довольно неровной, и, хоть и недлинной, но двигаться по ней было тяжело. Но Одинокий Бизон вел нас по ней в быстром темпе, и скоро мы уже стояли перед хижиной – темной и тихой.

Когда мы спешились, отец крикнул:

– Энди! Эй, Энди! Ты там?

Эхо, отразившись от конька крыши хижины, ответило нам глухим «Хоо! Хоо! Хоо!», и Одинокий Бизон пробормотал:

– Они всегда так говорят, когда там смерть.

Мой отец подошел к дверному проему, зажег спичку и, когда она разгорелась, бросил нам через плечо:

– Ахкани! (Он мертв!)

Он вошел внутрь и другой спичкой зажег лампу старика – широкий фитиль из хлопка в плошке с жиром. Вошли и мы и при неверном свете увидели старика, лежавшего на боку рядом со своей лежанкой. Он лежал на земляном полу, его босые ноги торчали из-под грязного матраса, упавшего с лежанки и накрывшего его. Остальные постельные принадлежности, одеяла и ружье, всегда стоявшее у изголовья лежанки, пропали.

Мы с отцом положили матрас на место, потом положили на него холодное окоченевшее тело. Не было нужды выяснять причину его смерти: голова старика была разбита прикладом ружья или другим тяжелым предметом. Широко открытые глаза вопросительно смотрели на нас, и отец аккуратно закрыл их и сказал:

– Да, Энди. Мы сделаем все, что сможем, чтобы найти тех, кто убил тебя.

– Убийца много не взял, – сказал Одинокий Бизон.

Мы стали осматривать разгром в хижине, которую старик всегда содержал в порядке. Одежда из двух свертков была выброшена на пол; та же участь постигла мешки с продуктами – один с бобами и другой с мукой. Жестянки с молоком, кукурузой и томатами остались на своем месте, на полке слева от очага, как и две жестянки из-под дрожжей, в одной из которых было нечто очень важное для меня. Я едва не терял голову от желания схватить ее и сунуть в карман. Отец, осмотревшись, сказал:

– Еще там.

– Да. Но до завтра нам это не понадобится, – ответил я.

Насколько мы смогли определить, пропали ружье, одеяла, патроны, запас сахара, чая, кофе и сиропа – то, что больше всего ценится у индейцев.

– Кто это сделал? Кто? Кто? – повторял отец на языке черноногих, потому что этим языком мы с ним владели не хуже, чем английским.

– Кто еще, как не военный отряд из-за Хребта Мира, или с другой стороны – возможно, ассинибойны. – ответил Одинокий Бизон. Вы знаете, что они часто проходят через наши равнины, когда идут в набег на племена с запада от Хребта Мира.

– Странно, на них не похоже, – сказал Черная Выдра. – Не понимаю, почему они не взяли хорошие рубашки, носки, белье и все остальное, что валяется на полу.

– Так забирайте все это вместе с твоим отцом. Завтра утром приходите сюда вместе с матерью и забирайте все, что вам пригодится, – сказал ему отец. А потом, обратившись ко мне, по-английски добавил: – А мы завтра вместе с ними поднимемся сюда и возьмем то, что он тебе обещал.

– Да, – ответил я.

Я был потрясен смертью моего доброго друга и так разгневан тем, что его жестоко убили, что с трудом понимал, что должен делать.

– Что теперь с ним делать? – спросил Одинокий Бизон, указывая на тело.

Отвезем его домой на лошади и завтра похороним, – ответил отец.

Опечаленные, мы осторожно вынесли тело, положили его поперек седла и отправились по тропе в обратный путь – отец сидел у меня за спиной, Синопа на прежнем месте.

Вернувшись на пост, мы положили тело бедняги Энди на скамью в торговом зале, индейцы пошли к себе, и отец сказал мне:

– Не знаю почему, но кто-то обычно должен оставаться с телом. Это буду я.

– Нет. У тебя был тяжелый день, а я днем поспал. Иди и ложись, а мы с Синопой останемся, – ответил я. – Я так хочу.

И после небольшого колебания добавил:

– Я ожидал, что случится что-то подобное, потому что получил предупреждение об этом, прошлой ночью. Во сне я слышал, как женщина оплакивает покойного.

– Ну и что?

– Это предупреждение о том, что смерть придет к кому-то близкому и дорогому для того, кто видит этот сон.

– Сын мой, – сказал отец со странной улыбкой, – ты так долго и так близко общался со своими друзьями-индейцами, что и сам стал индейцем в своих мыслях и верованиях. Я думаю, что тебе следует уехать в Штаты, в Сент-Луис, и там пойти в школу.

– Не нужна мне никакая школа, – ответил я. Я могу читать и писать, и считать умею, и этого достаточно для того, кто всю жизнь собирается провести среди этих гор и равнин.

– Ну, может ты и прав. Была бы жива твоя мама…она ведь была не такой, как мы…

Лицо его изменилось, стало серьезным, и, не закончив фразы, он отправился спать.

Синопа стал скрести в дверь. Я впустил его, сам растянулся на скамье для гостей в торговом зале, и, свернувшись рядом со мной, зверек затих. Он изменил привычкам своей породы – он любил быть днем рядом со мной и ночью спать рядом со мной. Я достал его из норы, когда ему было всего несколько дней от роду, и, пока он не научился есть мясо, подкармливал его разбавленным сгущенным молоком. Я был единственной матерью, какую он знал.

Пока я так лежал, сожалея о кончине моего доброго друга Энди, мне вспомнилось последнее замечание отца. Неужели правда то, что он сказал – что я, если не смотреть на цвет кожи, стал настоящим индейцем?

Шесть лет назад мой отец привез меня, двенадцатилетнего мальчика, с мамой из Сент-Луиса в форт Бентон, желая там обосноваться – он открыл там небольшой магазин. Год спустя мама скончалась от непонятной болезни, и в день ее похорон отец сказал мне: