Вилма Яковлева - Прогулка за Рубикон. Части 1 и 2

В глазах Таисмет сквозь слезы сверкнули недобрые огоньки.

– Ты говоришь нет? Значит, нет?! – она воздела к небу руки, а потом с отчаянной решимостью бросилась из комнаты на террасу. Порыв ветра с грохотом захлопнул за ней дверь. Ной поймал ее только в саду.

– Ты нарушаешь законы Маат, заставляя сказать да своими слезами. Это нечестно. Я не буду выполнять все твои прихоти.

– Прихоти? Ты говоришь прихоти? Значит, нет?!

Пожав плечами, Ной попытался уложить Таисмет обратно на матрас. Она брыкалась и кусалась. Он попытался ее успокоить:

– От обязательств легче уклониться, чем выйти из них с честью.

– Я не требую от тебя никаких клятв.

– Почему же? Я могу поклясться бородой Птаха или сосцами Хатхор!

– Ты богохульствуешь! – в голосе Таисмет зазвенели холодные нотки, не предвещавшие ничего хорошего. – Как ты не понимаешь, этот дом скоро превратится в мастабу, из которой нет выхода [14] Древнеегипетская могила. .

Ной приблизил к ней лицо, всматриваясь в темные круги подведенных глаз. Перед его походом в Нубию она была воплощением веселой юности, дерзкой и неутомимой. Сейчас это была женщина, бросающая вызов судьбе.

– Хорошо, предоставь событиям хотя бы некоторое время идти своей чередой. Я поговорю с людьми, которым еще дорог Египет. Если, конечно, в этом городе божественных откровений и порока еще остался хоть один человек, кому можно верить.

– Я пригласила к нам старого Кагемни, верховного советника Смендеса [15] Фараон XXI династии, правивший раньше. .

– Неужели он еще жив?

– Он стар, но сохранил ясность ума. У него есть внук, очень разумный мальчик. Титхеперура разрушил их честолюбивые планы.

– Кто еще с нами?

– Жрец из древней фиванской фамилии Секененра. Занимается медициной и магией.

Таисмет назвала еще несколько фамилий. Ной не мог понять, шутит она или говорит всерьез.

– И это все? – подвел он неутешительный итог. – В наших непобедимых рядах престарелый сановник, бывший правитель Дома войны [16] Военный министр. , жрец, изгнанный из храма, выскочки из обедневшей провинциальной знати, жаждущие почестей при дворе, прочая шваль. Ладно, я поговорю с Кагемни, пусть придет. Мне 28 лет, возраст Осириса, когда тот был убит Сетом. Попробую обмануть судьбу.

Ной засыпал. Мысли стали отрывочными и запутанными. «Ночь и день, явь и сон, разливы Нила и спад воды… извечный порядок вещей, ритм жизни. Чего еще она хочет? Власти? Зачем? Этот мир довольно жалок и бессмыслен. Если существует другой мир, то почему этот заканчивается могильными червями и надписями на стенах гробниц? Стоит Таисмет возложить на себя корону Египта – и ее гибель предрешена».

Откуда-то издалека донеслись обрывки фраз. «Ты мой сильный, умный, смелый воин. Ты будешь царем, а я – твоей царицей».

Ной заснул. Таисмет вынула из-под кровати свиток папируса, опечатанный большой печатью со странным знаком, не похожим ни на один иероглиф. Немного подумав, она засунула его обратно. Другого надежного места для его хранения в этом доме не было.

Она вышла к пруду, прислушиваясь к звукам ночи. Молчание на земле, покой на небесах. Песок был текучим, сандалии глубоко погружались в него. Она разделась и вошла в воду, призывая силу стихии, уже не раз помогавшую ей.

Таисмет шла быстро, почти бегом, не оглядываясь. За ней, широко ступая, шел огромный нубиец, с факелом в одной руке и дубинкой в другой. Он всегда сопровождал ее во время ночных прогулок. Она хорошо ему платила, и он никогда не нарушал ее одиночества.

Наконец угрюмая равнина осталась позади. Они уперлись в огромный скальный выступ. Разбросанные вокруг камни еще не успели остыть.

Таисмет села на плоский камень и прислонилась к шершавой поверхности скалы. Нубиец тем временем откатил огромный камень, закрывавший вход в пещеру. Из темноты на них зелеными глазами изумрудов смотрела Амон-Асет.

Таисмет вошла в пещеру и пала перед ней ниц.

Помолившись, она приложила лоб к холодному камню скульптуры в надежде получить предупреждение о грозящей опасности. Ей казалось, что царица тихо склоняется к ней, чтобы открыть какую-то тайну.

Немного одурманенная влажной теменью пещеры, она прошептала: «Этой ночью на небе больше звезд, и месяц светит дольше, чем обычно. Да хранят нас боги!»

Она поняла главное – в ближайшее время ей ничего не угрожает. Но то, что должно произойти потом, было скрыто во тьме.

Тряхнув головой, Таисмет встала на ноги и вышла из пещеры величественной походкой царицы. Решение было принято.

Они пошли назад. Таисмет придерживала руками задранное до колен платье. Ее стройные ноги ступали легко и уверенно. Ножные браслеты серебристо звенели.

Чрез час они дошли до полуразрушенной хижины. Таисмет с трудом пролезла в низкую дверь. В тесном помещении в полутьме сидела худая старуха с желтоватым лицом, в черной рваной одежде. С потолка свисали пучки сушеных трав и кореньев, полки вдоль стен были завалены амулетами и снадобьями.

– Я покупаю у тебя яд, – сказала Таисмет.

Ничего не говоря, старуха подошла к меленькому шкафу с деревянными дверцами и, подслеповато моргая, принялась осматривать его внутренности. Набрав корений и трав, она бросила все это в котелок с водой и поставила на огонь.

Таисмет молча смотрела, как старуха помешивает отвар.

– В тебе говорит ненависть, – вдруг прошамкала старуха. – Это ослабит действие яда. Умерь это чувство. И верь в Исиду. Она более могущественна, чем яд. Молись ей! Иначе боги поразят тебя. Как поразят всякого, кто без их соизволения прикоснется к завесе! Но не цепляйся за них, они сами тебя найдут. Если захотят.

По дороге домой Таисмет додумала эту мысль до конца.

Из дневника Эдда Лоренца

По небу метались рваные облака. На скворчащих поземкой улицах выстраивались бесконечные очереди за продуктами.

Приехавший из Москвы Костя рассказал, что в России одновременно закрыли на ремонт все табачные заводы. Кооператоры скупили все мыло и весь стиральный порошок. Рынки переполнены тухлятиной. В Ленинграде толпы голодных перекрыли Невский проспект. В Киеве по Крещатику люди ходят с плакатами «Москали съели наше сало», а московские демократы призывают избавиться от нахлебников, пьющих кровь русского народа. В очередях за алкоголем и табаком начались драки.

Кто-то грамотно разваливал страну.

На предвыборный митинг опять никто не пришел. Я со злостью смотрел на темные окна домов, за которыми скрывалась еще не осознавшая себя Вандея. Хотелось по-бегемотовски ворваться в какую-нибудь квартиру, схватить живущего там жирного хряка за шиворот и бить, бить его головой о стенку, пока он не начнет хоть что-то понимать.