Сергей Шангин - Вторжение

– Ваще, Толян, прикинь, не думал, что она такой дурой окажется, – жаловался один другому, стараясь говорить настолько тихо, чтобы никому другому не было слышно.

– Чо, залетела? – с пониманием спросил Толян.

– Ага, прикинь, всего разок перепихнулись и сразу залёт, – он сплюнул от досады. – Я ей говорю, купи таблеток, сейчас всё таблетками можно сделать, раз и не будет ничего, как высморкаться.

– А она чо? – флегматично поддержал разговор собеседник.

– Чо? Сказала, рожать будет!

– Чо, в натуре? Дура что ли? Кто сейчас рожает?

– Ну, я ей уже и так и эдак, не догоняет, дура. А мне чо делать? Чо я родакам скажу? Ну, я сам таблеток купил, ей в коктейль подсыпал и все дела. А у неё крышу снесло, взяла и спрыгнула дура! Хорошо, что сразу на глушняк, а то бы разборки с родаками, по ментам затаскали бы, жениться на уродине заставили бы!

– Это кто уродина? – завопила Алина, кинувшись с кулаками на обидчика. – Получай, получай, получай!

Она молотила кулаками и ногами парня безо всякого вреда для него, руки и ноги проходили свободно сквозь его тело, не оставляя после себя ни малейших следов или ощущений. Парни продолжали болтать, не обращая ни малейшего внимания на суету вокруг себя.

– Вот же гнида, – возмутился Михалыч, – был бы я живой, ты бы у меня сейчас баланду хлебал, сучонок!

– Убей его, Михалыч! – девочка подскочила к полицейскому, умоляюще заглядывая в глаза. – Вдруг, пистолет поможет?

Михалыч не стал сопротивляться, привычно расстегнул кобуру, выдернул пистолет и выстрелил прямо в лоб обидчику Алины, явно не рассчитывая чем-то навредить парню. Дураку понятно, у призрака и пистолет призрачный, но иначе он поступить не мог.

Грохот выстрела произвёл неожиданный эффект, расплывшись в зале хрустальным звоном. Люди начали оглядываться по сторонам, Толян с дружком сжались, стараясь быть незаметными, родственники встали со скамьи, и зазвучала грустная мелодия.

– Прошу присутствующих проститься с покойной и пройти на улицу, где вас ждут автобусы, – в голосе распорядителя звучала заученная печаль.

Всякому делу отводится определённое время: следующие на подходе, конвейер смерти работает без перерывов и кому-то нужно всё организовать, чтобы не было ненужной суеты и растерянности в столь сложный момент. Зал опустел, гроб накрыли крышкой и вынесли на улицу в катафалк.

– Значит, не сон, – хлюпнула носом Алина. – Всё взаправду? Я ведь думала, он меня любит!

– Не сон, – отозвался Егор, начиная понимать, что с этими людьми ему придётся быть вместе не один день.

– Ты на себя в зеркало смотрела, дура? – возмутился мальчишка. – Думала, переспишь и красавицей для него станешь? Ну, ты двинутая! Переспала и по-настоящему в окно прыгнула? Дура! – сплюнул пацан.

– Сам ты урод вонючий, наркоман проклятый, гад ползучий! – завопила Алина и накинулась на пацана с кулаками.

– Мать вашу, – подвёл итог Михалыч, отдирая её от перетрусившего наркомана. – Похоже, мы все покойники! По-настоящему! Так что хватит драться, нужно думать, что дальше делать!

– Сам дурак, тебя бы на моё место, посмотрела бы, что с тобой стало. Все вы хороши, пока не узнаёте, что девочка залетела. Сразу задний ход врубаете, типа «я же не собирался!»

Алина совсем сникла, упала на скамейку, сгорбилась, прижав ладони к лицу, плечи её вздрагивали от беззвучного плача.

– Чего мы тут торчим из-за какой-то дуры? – не сдавался пацан. – Сдохли и баста, карапузики! Ласты склеили и пошли все подальше! В стае выживает сильнейший, а не сопля зелёная. Это там вы были мальчики-девочки, взрослые-дети, а тут все равны, потому что покойники!

– А не заткнуться бы тебе? – сейчас Егору было до глубины души жалко несчастную девчонку, выбравшую столь неудачный способ решения проблемы. – Ты и тут не особо вырос, раздуваешь щёки, а на деле пустое место и звать тебя никак!

– Чего это никак? – оскорбился пацан. – Корень я! Понял? Меня в стае все боялись, понял? Сейчас как врежу, соплями умоешься, падла! – он явно заводил себя потоком ругательств. – Все умоетесь, харкать кровью будете!

– Слышь, пацан, или как там тебя, Корень, заткнись, пока зубы на месте! – Михалыч сцапал пацана за плечи и встряхнул его как куклу. – По виду нормальный, хоть и торчок, а ведёшь себя, как сявка последняя. Где ты там тусовался, в какой-такой стае? Соберутся, как шакалы, в кучу и наводят страх на людей – мол, мы сила! Дашь таким по соплям, сразу бегут к мамке жаловаться, что их полиция обижает!

Он оттолкнул его в сторону, демонстративно вытирая руки о гимнастёрку, словно прикоснулся к чему-то грязному и неприятному. Пацан хотел было ринуться на него, но не решился.

– Ты… вы все… волки позорные… чмошники… да я вас… – Корень умолк и отвернулся, явно утирая выступившие слёзы.

Ещё бы, ведь настоящие пацаны никогда не плачут. Все замолчали, рассевшись на освободившихся скамейках, как нахохлившиеся на морозе воробьи. Алина, казалось, и не дышала вовсе, лишь иногда вздрагивая, словно от холода. Корень, отвернувшись, застыл, как немое изваяние. Михалыч привалился к стене и тяжело дышал, подобно рыбе, выброшенной на берег. Егор утирал пот и тёр глаза, не понимая причин внезапного ухудшения состояния. Спрашивается, как им может стать хуже, если они уже умерли?

– И чего же так хреново стало? – неожиданно вскинулся пацан. – Ну, с этой ясно – увидала себя в гробу и сдулась, как шарик. А мне-то за что такое счастье? Я ж и не знаю её вовсе!

– Народ, что-то мне тоже поплохело, аж дышать трудно, – признался Михалыч, с трудом поднимая потяжелевшую голову. – Может, того? Дальше помираем?

Егор прислушался к себе – он не сразу обратил внимание, что силы, настроение, желание думать как-то резко начали притупляться, словно кто-то…

– Стоп! А это кто? Эй, уважаемый, вы почему остались? – обратился он к старичку, старательно укрывающемуся за фикусом. – Все его видят? Эй, ты живой?

Глупо поступил, ежу понятно, что слова призрака для живого человека – звук пустой, но старик, как ни странно, его услышал.

– А чего? Нельзя? Я, вообще-то первый сюдыть пришёл! – напористо ответил старик, выйдя из тени. – Это моя территория, тут я охочусь, так что шли бы вы, пока я уравнителей не позвал, – с нескрываемой угрозой в голосе добавил он.

При этом его выцветшие от старости глаза перебегали с одного на другого, он явно боялся их. Давно немытые волосы лохмами торчали из-под потерявшей форму фетровой шляпы, смотревшейся глупо в сочетании с валенками на босу ногу. Старик демонстративно держал руки в карманах старенького, кое-где протёртого до дыр плаща непонятного пегого цвета. Он был похож на петуха, которому положено быть главному во дворе, но боящегося всего на свете.