Геннадий Денисов - Полевой дневник

Разделать тушу, засолить мякоть, спрятать кости от вездесущих мух, растянуть шкуру для просушки – на это ушел весь остаток дня. Ничего не должно пропасть или испортиться, иначе смерть зверя – это грех охотника. Суета закончилась, когда солнце уже катилось по пологим гребням невысоких нолучинских водоразделов. Большой костер, жарко обнимая бока ведер, слизывал выплескивающееся из-под крышек запашистое мясное варево. На тонких тальниковых прутиках прел над чуть розоватыми углями шашлык из сердца, почек, печени. От запахов можно было сойти с ума. Начинался пир живота.

Ели долго и с удовольствием. Рассказывали байки об охоте и рыбалке или просто случаи из полевой жизни, хохотали до коликов в животе. У каждого из геологов за плечами годы и годы полевых воспоминаний. Студенты слушали все с широко раскрытыми глазами и не знали, чему верить, чему нет, но при этом не забывали жевать. Солнце закатилось за водораздел, и приполярные сумерки размыли очертания долины. На бледно-голубом ночном небе робко засветились редкие звезды. В костре постреливали лиственничные ветки, и искры, выпрыгивая из жара костра, пытались долететь до звезд, но таяли и растворялись в дрожащем мареве светлой летней ночи. От переизбытка позитивных чувств, опьяневшие от вкусной и обильной еды мы плясали вокруг костра, обнявшись за плечи, что-то пели на русском, якутском, эвенском, татарском, украинском языках. То был танец дружбы народов. Дружбы, в самом простом человеческом понимании этого слова!

Солнце, едва закатившись за вершины водоразделов и подрумянив на закате облака, спешит вновь влезть на свой царский трон в зените. Оно, как и всякий великий владыка, щедро до беспощадности. Уже с утра знойное марево колышется над горами. Все живое – деревья, цветы, трава, зверье, застыв от удовольствия, нежатся в царстве утреннего тепла и света. С жужжанием воздух пронзают пчелы, упорный шмель что-то рассказывает на ушко цветку шиповника. Разноголосье птиц наполняет террасовые перелески. В тени густой лиственницы звенит комариный рой. Волны ручья облизывают теплую гальку кос.

Ближе к полудню жара загоняет живность в тень или в прохладный ручей. Олень полностью погрузился в омут: над поверхностью воды только голова с кустистыми рогами. Притих птичий гомон – в вышине грациозно парит хищник, уверенный в своей силе и власти, ведь выше него – только Солнце. Каменистые склоны пышут жаром. Белый ягель, подставив палящим лучам ломкие, сухие веточки, прикрыл своим телом льдистые недра. Он посмел ограничить власть Солнца, храня холод Земли. А в остальном, лето полноправно властвует над Верхояньем, щедро обогревая мир гор.

Семь утра. Солнце, практически не заходящее за горизонт в июле, нещадно плавит Верхоянье. Это чувствуется даже через брезент палатки. Одуревший от жары, я выползаю из спальника и бреду к ручью. Бросаю взгляд на студенческую палатку, там никаких шевелений. Быстро стягиваю с себя спортивные брюки и трусы, и просто падаю в небольшой омут на повороте ручья. У-у-у. Водичка в горном ручейке, не прогревающаяся даже в июле более чем до 14 градусов, выталкивает меня обратно даже быстрее, чем я в нее погрузился. Вот теперь жизненный тонус пришел в норму, можно жить и творить на благо… Кого? Трудно сказать, но это потом, а сейчас… Пинок по растяжке палатки – Серега, подъем, ставь чайник. «Солнце встало выше ели, а бичи еще не ели» – утренний пароль для побудки поваренка. Сережа, такой же одуревший от палаточной жары, как и я – несколько минут назад, выползает из шестиместки и босиком шлепает в кусты.

– Шустрее, шустрее – у нас подходы сегодня по десять км, до полуночи будем шарахаться по твоей воле.

Услышав обычный утренний диалог, из-под полога палатки появляется Сергей Леонидович. Почесав бороду, смотрит в небо:

– Ну, блин, погодка, миллион на миллион, сегодня пахота по полной программе. Согласен? – и смотрит на меня, как будто я могу сказать, что не согласен.

– Давай карту неси, собьемся, а то сегодня опять притащишься в два часа ночи. Ночной съемщик.

Непонятно, говорит он это, осуждая мои длинные маршруты или поощряя. Доставая карту из пикетажной планшетки, пытаюсь возражать:

– Сам же рисуешь маршруты от «моря до моря», следи за карандашом, когда по карте водишь!

Леонидыч невозмутим:

– А ты со Светкой меньше трепись, будешь вовремя приходить.

Светка – это мой маршрутный рабочий-радиометрист, студентка-преддипломница из Московского геологоразведочного техникума. Легка на помине, появляется из палатки. Копна всклокоченных рыжих волос практически закрывает опухшее от комариных укусов, заспанное лицо.

– Сергей Леонидович, а может сегодня того…? – но, видя непреклонное лицо начальника, не договаривает. Берет пакетик со своими гигиеническими «причандалами» и топает к ручью на водные процедуры, по пути подхватывая не мытый с вечера котелок с остатками пригоревшей каши. Чистюля, если бы не она, посуда была бы просто грязная. Тут на поваренка даже грозного Леонидыча не хватает. Быстренько завтракаем. Жара уже не шуточная, даже в тени разлапистых листвяшек мозги начинают «плавиться». С грустью смотрю на крутые осыпные склоны водораздела, над которыми дрожит знойное марево. Ну и денек предстоит, кошмар и ужас, но отступать некуда. Отдыхать будем под дождиком. С трудом отгоняю от себя сладостное воспоминание о шелесте дождевых капель по крыше палатки.

Так: ремешок планшетки на левое плечо, рюкзачные лямки на оба плеча, карабин – на правое. Чехол компаса на ремне на левом боку, нож в ножнах на правом, подсумок с карабинными патронами на…, ну, он все равно туда сползет.

– Свет, пожрать побольше возьми, сегодня шеф сказал, пашем «по полной», слышала?.

Света обречено запихивает в рюкзак продукты, рассыпает по жестяным баночкам из-под кофе чайную заварку, сахар, соль.

– Тушенки сколько брать, две или три?

– Одну, рыбачить на обеде будем, нечего железо по тайге таскать!

Девушка улыбается в первый раз за утро. Значит, обед будет на ручье и можно будет смыть с себя липкий и едкий пот после «прогулки» по раскаленному водоразделу, одному из тысяч, слагающих Адычанское плоскогорье. Ну, плоскогорье-то оно чисто в географическом понятии, а когда заползаешь на него на четвереньках, как-то забываешь, что оно «плоско», чувствуешь только «горье».