Анна Тищенко - Цена волшебства. Серия «Волшебные приключения в мире финансов». Книга 2

Пара миль, и в океане сумрачной зелени блеснул хребет стены Айронволла. Последний луч солнца угас за горами, и в небе загорелись ледяные звезды. Их холодный свет делал призрачной стену, которая ширилась и росла по мере их приближения. Ворота охраняли исполинские стражи, закованные в сталь. Конечно, можно было просто подняться выше, перелететь латунный пояс, столетия защищавший некогда богатый и процветавший город, но… Недаром же победители ждали ключи от осажденного и павшего города. Клаус спешился. Стражи ворот узнали его. Взметнулись вверх и со страшным грохотом сомкнулись клинки их мечей, образовав в воздухе громадную арку, а створки ворот беззвучно распахнулись. Клаус и Рудольф вошли в заброшенный город.

Два десятилетия назад здесь кипела жизнь. Лавочка «Мелочи полезные и бесполезные» предлагала покупателям заварочный чайник, в котором чай остается горячим, пока не кончится, или ручку, меняющую цвет чернил по желанию владельца или против его желания. А что, разве вы не собирались сделать подарок вашему начальнику на Рождество? В кафе «Звездное небо» посетители могли посмотреть в настоящий бронзовый телескоп и получить бесплатное пирожное, угадав созвездие, а в цветочной лавке можно было купить букетик стеклянных цветов, которые в изобилии покрывали клумбы и сады города. А за очень большие деньги можно было даже купить настоящий цветок, привезенный издалека, из «долины», как называли горожане земли по другую сторону Темного леса, отрезавшего их город от остального мира. В городском театре по вечерам загорались розовые фонари, и механический конферансье сзывал публику на представление. Здесь играли комедии и драмы, над сценой поднимались картонные облака, и улыбающееся солнце сменялось плачущей луной. Здесь танцевала несравненная Лили Ливингстон, и те, кому посчастливилось видеть ее танец, не могли поверить, что перед ними девушка, а не темная фейри творит свое колдовство. Казалось, ее узкие ступни почти не касаются сцены и не руки, а крылья бабочки трепещут в облаках искусственного дыма. Она не чувствовала музыку, а растворялась в ней. Она сама была музыкой.

Но сейчас улицы были пустынны, никто не пил горячий шоколад в кафе и не любовался бронзовыми звездами в чаше неба, выкрашенного кобальтом, а безделушки в витринах покрылись густым слоем пыли, и напрасно механический конферансье снимал и одевал свой цилиндр. Его веселый голос, приглашавший почтенную публику на вечернее представление, наполнял жутью безлюдные улочки, сегодня укрытые густой пеленой тумана. Прелестная Лили Ливингстон погибла, и никогда уже ей не танцевать под сводами городского театра.

Взошла луна, и в ее бледном свете зловещая Кровавая гора казалась розовой. Именно этой горе Айронволл во многом был обязан своим величием, ведь в ее штольнях добывали бесценный левис. Его добыча очень опасна, этот металл легче воздуха и освобожденный кирками рудокопов часто взмывал вверх, руша перекрытия и своды шахты. Так много шахтеров погибло под завалами, что в память о них каждый вечер зажигали красный фонарь у подножия горы. Чтобы их души не блуждали в темноте. Клаус не пожалел времени – сделал крюк и остановился у старого фонаря. Странно, но, когда маленький огонек согрел запыленные стекла фонаря, тьма вокруг будто стала еще плотнее, придвинулась ближе. И когда они с Рудольфом отвернулись, фонарь вдруг скрипнул и закачался, будто тронутый невидимой рукой, хотя ветра не было. Клаусу стало не по себе.

Медная улица, что вела к заводу, была вымощена настоящими монетами. Клаус в который раз пожалел, что город-государство Айронволл чеканил собственную монету, которую теперь не принимал ни один обменный пункт. Но вот и завод. Клаус уже привык считать его своим. Он взглянул на темные окна своего кабинета. Когда-то он принадлежал гениальному изобретателю Роберту Ливингстону, построившему этот завод. Страшный пожар едва не уничтожил здание, и Клаусу пришлось здорово потрудиться, чтобы восстановить витражи высоких окон, статуи кентавров, охранявших вход, стены, некогда покрытые великолепными фресками. А вот сад вокруг завода восстановить было некому. По замыслу Роберта Ливингстона в нем должна была царить вечная весна. Но от невыносимого жара хрустальные лепестки цветущих вишен оплавились и потекли, ветви согнулись вниз, а каменные травы растрескались и превратились в зеленый песок.

В этом саду Клаус оставил Рудольфа, который долго пил воду из маленького фонтанчика, а потом блаженно растянулся под стеклянным деревцем. Клаус же с бьющимся сердцем распахнул двери в главный цех. Здесь ничего не изменилось с декабря, только было непривычно тихо и темно. Но стоило Клаусу сделать первый шаг, под потолком ожили и мягко засветились старинные лампы. День за днем они накапливали солнечный свет и вот теперь щедро отдавали его, осветив весь огромный зал, станки, пока еще неподвижные и покрытые пылью, и мостик, на котором располагалась центральная панель управления. Сейчас она выглядела как огромная серебряная птица, сидевшая на пьедестале. Клаус поднялся на мостик, положил руку на голову птицы и сделал шаг назад. Ее глаза вспыхнули и засветились зеленым, развернулись крылья, открыв спину с кнопками и рычагами. Как и станки, она была из вольфрама, который начинает кипеть только при 5555 градусах Цельсия. Даже сгори завод дотла, все его оборудование осталось бы целым и готовым к работе.

Завод ждал. Ждали в деревянных коробах механические рабочие. Они спали в деревянных ящиках, похожих на саркофаги, не мертвые и не живые. Двухлетние взрослые, не знавшие детства. Мужчины и женщины, с волосами цвета золота и цвета угля. Имеющие память, но не видящие снов.

Клаус нажал самую маленькую кнопку внизу приборной панели. Крышки саркофагов вздрогнули и открылись. Свет от искусственных солнц, одетых бронзой, ударил в узоры солнечных батарей, пропущенных через скулы и лбы. И тут же механические сердца забились. Медленно, будто сонно, распахнулись веки, и глаза – зеленые, карие, голубые и даже фиолетовые – увидели свет. Впервые за многие месяцы сократились от яркого света зрачки. Глаза, наполненные мыслью и жизнью, неотличимые от человеческих, если бы не едва заметные порядковые номера, идущие вдоль радужки.

Медленно, один за другим, механические рабочие покидали свои неудобные постели. Клаус знал, что пройдет несколько минут, и солнце, пусть и искусственное, наполнит их такой энергией и силой, какая и не снилась человеку. Солнце питало все в этом городе, возведенном на голых скалах, городе, лишенном воды и растений. Без упрямого человеческого гения здесь была бы каменная пустыня.