Людмила Харсун - Из шкатулки Амандельгиды

Вокруг умершего тихо толпились родственники и соседи, почтительным шепотом говоря о покойном. Тихо горела свеча из местного храма. Мне казалось, что я вижу некую нематериальную субстанцию, замершую под потолком и ожидавшую времени отлета из родного дома.

Я усмехнулась своему видению. Видимо, в памяти всплыл рассказ о том, что души после выхода из тела пребывают на разном удалении от своего покинутого земного вместилища. До погребения тела – возле него, потом – все дальше и дальше, выше и выше, и лишь после годовщины смерти оказываются в иных светлых мирах, где им становится радостно и спокойно. Если, конечно, в земном своем воплощении вели жизнь светлую и спокойную. Этим объясняли мне и даты поминок, в основном совпадающие в разных верованиях.

Ангелина словно очнулась, вспомнив что-то важное. Жестом подозвала она меня к себе, и я медленно и уважительно прошла из торжественной гостиной, превращенной сегодня в зал прощальных церемоний. Тетушка стояла на ступеньках узкой лестницы, ведущей в мезонин, или, как называли его хозяева, горницу. Я хорошо помнила эту горницу с ее запахом каких-то трав, кружевными салфетками, связанными руками Амандельгиды, а может быть, ее матери, которую я не знала, но слышала рассказы о ней от самой давно упокоившейся тетушки Амандельгиды. И сейчас мне казалось, что войдя в этот мини-храм, где тихо обитал ее дух, я совершу страшное кощунство.

Чуть улыбаясь и кивая мне, Ангелина отступала шаг за шагом по крутой деревянной лестнице. Убедившись, что я, несмотря на сомнения, поднимаюсь за ней, она повернулась и двинулась привычным и безопасным способом.

В горнице все было так же, как при хозяйке, – чисто застеленная узкая кровать с кружевным подзором и пирамидой подушек под накидкой с таким же кружевом, как и на подзоре. Кружевные занавески на окнах – я сразу вспомнила, что наличники снаружи тоже покрыты резьбой, как у многих в этом поселке. На белоснежной тюлевой занавеси сидел полупрозрачный паучок. Мне подумалось, что он принес какую-то весть издалека. На столе, покрытом скатертью, лежала толстая потрепанная книга с закладкой посередине, словно читавший ее только что отлучился ненадолго. Библия! Кто прикасался к ней последним? Модест? Думая о встрече с супругой, готовился к ней – читая библию? Было бы любопытно, взглянуть… Но прочь, неприличное любопытство!

Я вспомнила, что Амандельгида была католичкой, но не демонстрировала своей веры посторонним, а придерживалась ее канонов искренне и без фанатизма. На чисто выбеленных стенах, как положено, распятие и несколько пожелтевших гравюр в аккуратных тонких рамках, насколько они хороши, я поняла только сейчас. К запаху трав, знакомому с детства, примешивался еще какой-то тонкий и непривычный аромат. Позднее я пойму, что это запах корвалола, который принимал Модест после ухода Амандельгиды – он так и не смог примириться с потерей. Сколько он продержался без нее? Год? Полтора?

Пока я рассматривала обстановку, Ангелина смиренно стояла в стороне, горестно покачивая головой. Я глянула за окно – вот он пруд с мостком, пара дощечек выбита и держится на одном гвозде. Струи воды переливаются через запруду и легко играют, пенясь и бурля. Вода еще не спала после таяния снегов. А за прудом луг, уже освободившийся от утреннего тумана и покрытый одуванчиками, веселыми в любой день и в любую погоду. За сиянием непритязательных цветочков – добротный дом самой Ангелины, где я провела предыдущую ночь. Окна его тоже в обрамлении деревянной резьбы. Странно, что я не замечала их в свои прежние приезды. Воспринимала эту красоту как нечто естественное? А сейчас вдруг поняла, что эта красота была со мной всегда, что уезжая отсюда я увозила ее с собой, в себе, внутри себя. И может быть, и очаровывалась я не внешним, не пейзажами, а оказывалась под обаянием людей, с которыми проводила время. Свое счастливое время!.. Пытаюсь переключиться и перевожу взгляд… Моя добрая провожатая уже держит в руках какой-то предмет, довольно большой, прямоугольный и темный. Руки напряжены – видно, что увесистый… Где же я это видела?

– Вот. Сестра сказала, что это тебе. Только ты сможешь это применить. Она давно оставила эту шкатулку для тебя, муж еще жив был, только он никак не мог расстаться с ней. Память ведь! А сейчас… – Ангелина горестно всхлипывает, и тут я понимаю, что ни она, ни я не пролили еще ни одной слезы, а ведь повод-то какой.

Что это? Перевожу взгляд на то, что Ангелина держит в руках. Так вот почему это показалось мне знакомым. Я видела его, когда так неудобно заснула в полете. Прямоугольный деревянный ящичек с вырезанными на нем орнаментами из то ли трав, то ли листьев. Сразу не разобрать.

Бережно принимаю амандельгидину шкатулку, как в том сне. Оказывается, он не настолько тяжел и будто бы с готовностью ложится в мои подставленные ему ладони. Органично и просто, словно мы встретились с этой шкатулкой после долгой разлуки. И я уже знаю, что там внутри. Там внутри кусочки большой жизни, не всегда простой, но всегда достойной. Какое знакомое ощущение на пальцах! Я держала эту шкатулочку много раз. Я осторожно открывала ее и оберегала от недобрых или даже просто небрежных взглядов, как оберегала от них, собственно, и свою жизнь, молча сторонясь тех, кого считала недостойными.

И сейчас, держа этот клад в руках, я чувствовала себе Амандельгидой, урожденной Хоффманн. Моя спина выпрямилась, подбородок остро приподнялся, а затылку стало тяжело от обилия рыжеватых волос, высоко поднятых и сколотых длинными шпильками. Я невольно свела лопатки и пятки, как некогда учили в гимназии. Кажется, даже запястья у меня стали тоньше – как в том моем сне.

Я сделала глубокий вдох, задержала дыхание, как перед прыжком в воду, и… открыла шкатулку.

Нет-нет, навстречу мне не выпрыгнули хохочущие медвежата или веселые золотые рыбки. И не разлилась спрятанная за деревянными стенками радуга, озарив помещение, как это порой случается в фильмах-сказках. Но все же что-то изменилось вокруг меня, а может быть, во мне самой.

В темном чреве ящичка, таящего аромат старого дерева и выдохшихся фиалковых духов, пряталась потаенная жизнь женщины. Не просто женщины… а как бы это сказать?.. Воспоминания, мысли, иллюзии, фантазии, запечатленные в предметах, открытках, записочках, небольших манускриптах. На первый взгляд этом не было какой-то особой тайны. Но это не предназначалось для посторонних глаз, как не предназначаются для случайных ушей истории, от которых когда-то сильно билось сердце. Это была шкатулка, полная историй. Откуда они пришли к Амандельгиде? Где они случились и как попали к моей родственнице? Что в них правда, а что – вымысел?